Захват заложников во время мюзикла «Норд-Ост» случился ровно десять лет назад. Мы собрали воспоминания тех, кто был внутри и снаружи

Захват заложников во время мюзикла «Норд-Ост» случился ровно десять лет назад. Мы собрали воспоминания тех, кто был внутри и снаружи

 

Место действия. 23–26 октября. Москва. Театральный центр на Дубровке. Мюзикл «Норд-Ост»

Длительность действия: 23 октября — по настоящее время

Список действующих лиц:

Заложники — 916 человек

Николай Любимов, бывший сторож театрального центра на Дубровке, пенсионер

Террористы — 40 человек

Переговорщики

Иосиф Кобзон, певец, депутат Госдумы

Ирина Хакамада, общественный деятель. В 2002 году — депутат Госдумы, вице-спикер от «Союза правых сил»

Участники штаба

Валерий Драганов, председатель Государственного таможенного комитета России в правительствах Кириенко и Примакова, депутат Госдумы 3-го, 4-го и 5-го созыва. Президент «Автотор Холдинг»

Геннадий Гудков, в 2002 году — депутат третьего созыва, на тот момент член комитета Госдумы по безопасности (группа «Народный депутат»). Полковник ФСБ запаса

Александр Цекало, первый продюсер «Норд-Ост»

Борис Немцов, в 2002 году — депутат Госдумы, вице-спикер от «Союза правых сил»

Сергей Ястржембский, представитель администрации президента

Родственники заложников

Татьяна Карпова, сопредседатель Региональной общественной организации содействия защите пострадавших от террористических актов «Норд-Ост», мать погибшего заложника

Олег Жиров, гражданин Нидерландов, в заложниках жена Наталья и сын Дмитрий

Дмитрий Миловидов, отец 14-летней девочки Нины, погибшей в день штурма

Владимир Курбатов, отец 13-летней артистки Кристины

Участники штурма

Олег Денисенко, полковник ФСБ в запасе, руководитель одной из групп спецназа, участвовавшей в подготовке к штурму и в самом штурме.

Геннадий Соколов, майор ФСБ в запасе, кавалер ордена Мужества

Очевидцы

Дмитрий Шалганов, фотожурналист

Алексей Иващенко, один из авторов стихов и музыки мюзикла «Норд-Ост»

Андрей Богданов, актер, исполнитель роли Сани Григорьева

Эксперты

Игорь Трунов, адвокат потерпевших

Станислав Манеров, руководитель курсов оказания первой помощи Allsafety

Евгений Черноусов, адвокат, полковник милиции в отставке, работал в Главном управлении по борьбе с незаконным оборотом наркотиков (1989-1995)

Лев Фёдоров, доктор химических наук, президент «Союза за химическую безопасность» 

26 октября. День после штурма 

Валерий Драганов

«В штабе была сплоченность и большая четкость. Каждый делал свое дело: врачи — свое, психологи — свое. А самая большая сплоченность была в спортзале, где фантастическую организаторскую функцию играли Людмила Ивановна Швецова и ее помощница Таня Кривенко-Фокина. Они были настоящие, как в гражданскую войну  — «вездесущие».  Помню, привез туда Валентину Ивановну Матвиенко, которая была тогда вице-премьером по социалке. Когда мы зашли ее встретили легким цыканьем и гулом, но она овладела вниманием и аудиторией. Был момент, когда кто-то начал довольно жестко ее осаживать. Нервы-то сдавали. Я тогда прибегнул к тактике окрика: «Замолчи! Иди ко мне!». Он подошел, я его обнял и сказал: «Все будет хорошо. Все решим».   

Татьяна Карпова

«И вот когда штурм прошел, в зал ворвалась Валентина Матвиенко со своей свитой. Они кричали: «Праздник! Мы победили! Террористы уничтожены, жертв нет! Нам сказали, что всех наших повезли в больницы на обследование. А потом поползли слухи: «Погибло 10 человек….20 человек…40..60…». А когда узнали, что погибло 130 человек, то все были в шоке — зачем нас обманывали?! При этом мы не могли найти своих близких! Зато штабисты уже отмечали. А мы все плакали в истерике, в зале пахло валерьянкой и валокордином. Не было никакой информации — самое страшное. Появлялись списки, нас везли по больницам, а там не оказывалось наших родных!»

Дмитрий Миловидов

«Мне удалось увидеть фотографию автобуса, в который бросили тело Ниночки: отозвался кто-то из спасателей, который грузил людей в этот автобус. Этот автобус действительно никуда не ехал, стоял на площади. Все подтвердилось, к сожалению. Было бы легче узнать, что ее увозили в какую-то больницу и не смогли оказать помощь. А оказывается, ее просто спрятали от телекамер».

Татьяна Карпова

«Я не могла найти сына в списках. И вдруг вижу, идет Матвиенко. Тогда я была обычной домохозяйкой, работала переводчицей, преподавателем, была очень далека от политики. И вот я вижу — человек из правительства! Я к ней бросилась, клянусь, тогда как к иконе, у меня была на нее была огромная надежда, говорю: «Ради бога, помогите, что нам делать — тем, кто не может найти своих людей в списках?  Она поворачивается ко мне и говорит: «Женщина, ну что вы хотите? Ну, нет вашего сына – и что? Да езжайте в морги поищите, что вы ко мне пристаете?». Послать мать, всю в слезах, в морг искать своего ребенка! Я большего цинизма, большей боли не испытывала. Забыть этого не могу все 10 лет».

Валентина Матвиенко

«То, что произошло тогда, стало потрясением для всей страны. Естественно, и для меня лично – женщины, матери. В тот момент я действительно была на месте событий и находилась в постоянном контакте с близкими людей, попавших в эту беду, и сделала все, чтобы их поддержать. Я до сих пор помню, как меня тогда душили слезы, комок в горле стоял. Я просто не могла ответить так этой несчастной женщине. Сегодня, десять лет спустя, еще раз выражаю ей свое сочувствие».

Владимир Проничев, руководитель штаба по освобождению заложников, замдиректора ФСБ

В декабре 2002  г. (по другим сведениям, в январе 2003 года) Проничеву «закрытым» указом президента присвоено звание Героя России. Во время операции по освобождению захвата заложников в Беслане Проничев был включен в состав в состав оперативного штаба.
С июля 2003 г. и по настоящий момент – руководитель Пограничной службы ФСБ России.Генерал армии.

Владимир Курбатов 

«Заложники, которые там были, говорят, что один из террористов объявил заложникам, что в 11 у них состоится разговор с полпредом президента в ЮФО Казанцевым, которого они добивались. На тот момент уже была договоренность начать выпускать из зала в 8 утра иностранных граждан. После этого террористы разрешили заложникам вставать с мест, поставили автоматы к стенке, многие из них переоделись из камуфляжа в обычную гражданскую одежду, сняли маски, начали собирать мусор в зале. Ну а результат вам известен — штурм, 125 погибших».

Станислав Манеров

«У нас учился спецназ УФСИНа, к нам приезжал врач из “Альфы” и общий подход стал меняться к такому: если выносят людей, то их сразу укладывают в восстановительное положение. Если к пострадавшему сразу не подошел врач, то сначала надо переложить его в восстановительное положение (а это занимает секунды), и только после этого бежать за следующим пострадавшим. Что было бы сделать правильно, так это обеспечить проход врачей. Водителей автобусов провел туда спецназ, раздвинув оцепление. Было бы правильным обеспечить хотя бы по одному медику на каждый автобус».

Татьяна Карпова

«Саша погиб жуткой смертью. Это один из ярких эпизодов полного бардака по оказанию медицинской помощи. Время вызова скорой помощи — 12.30 утра. А штурм был закончен в шесть утра, все тела заложников были вынесены на ступени театра, откуда их забирали. У Саши в бумаге вызова скорой указано, что забрали его из автобуса на улице Мельникова. Эти автобусы стояли напротив, туда тоже складывали трупы. А «место смерти — машина 03», видите? Значит, забрали его живого, и умер он в скорой. То есть все эти семь часов он был живой! Валялся с трупами. При вскрытии трупов у него была температура 35 градусов — это температура еще живого человека».

Станислав Манеров

«Я могу об этом судить по рассказам знакомых спасателей, которые там работали. Пострадавших было много, а врачей туда поначалу вообще не пустили. Скорыми были забиты все переулки, но команда пропустить их почему-то дана не была. И скорые туда не пропускали. В то же время скорая работает на границе ЧС и не имеет права лезть в зону ЧС. Здесь и должно проявляться взаимодействие со спасателями, которые выносят пострадавших».

Владимир Курбатов

«В заключении написано, что смерть наступила в период с шести до девяти часов утра. Где она была эти три часа, была ли она жива, где это случилось? Неизвестно даже, оказывалась ли ей медицинская помощь. Все это я пытался выяснить самостоятельно. Мы нашли свою дочь 26-го числа в 11 утра в больнице Святого Владимира. Когда мы пришли за ней, люди в форме попросили описать ее. Потом сказали, что такая девочка есть, но она в морге. Опознание было через час. Когда нам вывезли тело на каталке, я еще даже лица не видел, но уже понял, что это моя».

Лев Федоров

«Никто не предупреждал врачей, врачам не говорили, что за химическое вещество было использовано. Когда пострадавших развезли по больницам, то это были не федеральные больницы, а городские. А по-настоящему лечить могли бы только федеральные больницы, поскольку токсикологи расположены не в московских рядовых больницах, а в федеральных».

«В любом случае, по количеству спасенных эта операция считается одной из лучших, потому что, когда идет команда “на штурм”, всегда считается, что погибнет больше 30% заложников»

Олег Жиров

«Утром 26 октября сына Диму я нашел быстро, а вот жену Наташу, хоть и поднял половину Москвы, не мог найти никак. Официально погибших иностранцев до девяти утра 27 октября не было. В ночь на 27 октября я снова обратился к брату, который работал в ФАПСИ, за помощью. И он с начальником штаба операций «Альфа», его старым студенческим другом, начал поиски жены, имея допуск во все закрытые для обычных людей места. Через пару часов он нашел Наташу среди мертвых в морге одной из московских больниц. Злоупотребив своей властью, он договорился с представителями ФСБ в больнице, взял меня, а вместе со мной посла и политического советника из голландского посольства».

Владимир Курбатов

«Бывший руководитель следственной бригады сказал мне, что почти уверен, что дочь привезли в больницу живой, но чтобы не брать на себя труп, уничтожили все документы. Я пытался по этому факту провести собственное расследование, хотел выяснить, кто привез ее в больницу. Опросил четыре наряда, которые привозили пострадавших в больницу, но никто не опознал среди пострадавших мою дочь. Потом я узнал, что ее привез кто-то в камуфляже на военной машине. Я встретился с главврачом этой больницы, но мне не смогли ничего ответить. Потом встретился с дежурным врачом и работником морга. Выяснилось, что когда ее привезли, охранник взял ключи от морга и положил туда девочку, никто даже не проводил осмотр.

Мысль о том, что мою дочь привезли в бессознательном состоянии и могли еще живую запихнуть в морозильную камеру, до сих пор меня не оставляет».

Александр Тихонов, замдиректора ФСБ

Входил в состав оперативного штаба, координировал действия подразделений Центра спецназначения (ЦСН) ФСБ, непосредственно руководил штурмом здания ДК.

Возглавляет ЦСН с момента создания (1998 г.) и по настоящее время. Генерал-полковник.

В 2001 году, в результате операции спецподразделений ЦСН был уничтожен известный полевой командир («бригадный генерал») Арби Бараев — руководитель «Исламского полка особого назначения» и дядя Мовсара Бараева, главаря террористической группы, захватившей «Норд-Ост».

В числе прочего, на счету ЦСН ФСБ — разработка операций по ликвидации Шамиля Басаева (взявшего на себя ответственность за теракт на Дубровке), Аслана Масхадова и командующего иностранными наемниками в Чечне Абу Хафса аль-Урдани.

«Закрытым» указом президента от 18 января 2003 года за мужество и героизм, проявленные при исполнении спецзадания (предположительно за штурм здания театрального центра на Дубровке) генерал-полковнику Тихонову присвоено звание Героя России.

Станислав Манеров

«В любом случае, по количеству спасенных эта операция считается одной из лучших, потому что, когда идет команда “на штурм”, всегда считается, что погибнет больше 30% заложников. В данном случае погибло много меньше 30%. Хотя, можно было сделать и так, чтобы погибших было еще меньше: люди погибли не в результате штурма и не в результате прямого воздействия газа. Основной причиной гибели людей стала плохая организация помощи после штурма, в том числе — неоповещение врачей о характере поражения, недопуск врачей к месту нахождения пострадавших».

Олег Жиров

«Мы приехали 27 октября в восемь утра в больницу для опознания, но к тому времени в больнице уже Наташи не было, ее отвезли в больницу им. Боткина. По дороге, слушая радио, узнали, что опознан первый труп иностранца — Натальи Жировой… В больнице им. Боткина нас уже ждали представители ФСБ, которые сказали, что если мы хотим быстро и без проблем забрать и похоронить Наташу, то мы не должны задавать лишних вопросов. Я согласился. Согласно протоколу она погибла в зале. Но как выяснилось позже, она умерла в больнице из-за неоказания помощи».

Геннадий Гудков

«То, что люди умерли из-за вовремя не оказанной медпомощи — это серьезнейший прокол штаба, нечетко спланировавшего спасательную операцию. Я думаю, что руководители захвата не знали, какие действия они будут совершать потом, после штурма».

Станислав Манеров

«Из того, что мне рассказывал учившийся у нас водитель, людей посадили в автобусы и сказали ему: «Езжай!», не дав информации, куда ехать, не дав сопровождающего, не посадив в автобус врача. И он ездил по Москве два с половиной часа, пока ему не сказали ехать в “Склиф” (Институт Склифосовского — ред.), где он еще стоял в очереди. При этом большая часть людей была без сознания. И те, кого посадили, откинув их назад, те задохнулись. А те, кто сидел лицом вниз, остались в живых».

«Очнулся я на том свете. Слышу: «Адреналин! Разряд!» Темнота кругом, ничего не слышу. А потом: "Ну, все, он ушел"»

Геннадий Гудков

«Спасательная часть операции, на мой взгляд, изобиловала серьезнейшими недостатками. Это в первую очередь недооценка последствий применения усыпляющего газа. Понятно, что любой усыпляющий газ — он же и отравляющий. И дело даже не в наличии или отсутствии антидотов, а в том, что нужно было оказывать помощь пострадавшим уже в транспорте. Но людей в полуобморочном состоянии, в обмороке сажали в автобусы, где не было медицинских работников. Погибших было бы значительно меньше, если бы помощь оказывалась уже в транспорте. Многие погибали просто от удушья — при обмороке выпадает язык, человек задыхается. Даже в боевых условиях это можно решить: есть булавки, которыми (извините за подробности) прикалывали  к щеке язык потерявшего сознания бойца. Понятно, что это варварский метод, но он помогал человеку сохранить жизнь».

Валерий Драганов

«После штурма я приехал домой — я там не был трое суток. Мне мои домашние потом рассказали, что я рухнул, проспал около десяти часов, и вся спальня была пропитана запахом газа. Я принес его с собой на одежде».

Лев Федоров

«То вещество, которое было применено — оно не стояло на вооружении в войсках и про его антидот мы ничего знать не можем. Я не уверен, что он вообще существует. Это вещество применялось для атак квартир, когда спецслужбам надо обездвижить находящихся в квартире. А применять его в зале — такого опыта в принципе не было, никто никогда этот опыт не рассматривал. А тут взяли целый зал, в котором находилось немало людей, к которым, с точки зрения медицины, вообще нельзя применять такие средства. Были здоровые люди, а были и не очень здоровые».

Николай Любимов

«Очнулся я на том свете. Слышу: «Адреналин! Разряд!» Темнота кругом, ничего не слышу. А потом: «Ну, все, он ушел». И тут я вылетаю из тела своего, а они уходят, два врача. А я устремляюсь по тоннелю, как по метро, туда, ввысь, блаженное состояние, розовато-голубоватый свет, сияние такое. И я взмолился, испугался за свою жену: «Боженька, жена-то ведь не виновата, ей две смерти не вынести. Мы только что похоронили сына!» Смотрю, притормозился в движении и как перышко по спирали спускаюсь на топчан. И вот тут-то я вижу свое тело: сижу на топчане, а в углу лежит мое тело, стоит осциллоскоп, на нем — сплошная линия, и парень-медик сидит перед осциллоскопом. Сидит, сидит, и вдруг эта сплошная линия — пик! — прервалась. Потом опять сплошная линия, потом опять: пик! Потом опять сплошная, потом в третий раз: пик! И он кричит: «Эй, ребята! Он еще здесь!» И те бегом. После этого я стал верить в бога. Раньше я так относился к этому делу… Знал, что церковь есть, а что туда надо сходить, помолиться, я этого не знал».

Судьба мюзикла

«Норд-Ост»: хронология 

19 октября 2001 года — премьера в Москве

1 февраля 2002 года — 100-е представление мюзикла

23 октября 2002 года — 323-ий показ оборвал теракт 

8 февраля 2003 года — премьера возрожденного мюзикла 

10 мая 2003 года — последний, 411-й, показ стационарной версии

24 сентября 2004 года — планируемая дата начала двухнедельных показов гастрольной версии мюзикла. Гастроли не состоялись.

19-28 ноября 2004 года — гастрольные спектакли «Норд-Оста» в Нижнем Новгороде 

9-19 декабря 2004 года — гастрольные спектакли «Норд-Оста» в Тюмени

Алексей Иващенко

«Все, что я мог сказать о теракте, я уже не раз сказал за прошедшие годы. Когда в прошлом году мы отмечали 10-летие премьеры «Норд-Оста»,  ни из одного СМИ нам не позвонили, кроме нескольких журналистов, которых мы близко знаем лично и для которых, как и для нас, это была большая дата. А в этом году — обзвонились, как же — 10 лет трагедии… Я благодарен вам за интерес к самому спектаклю и готов рассказать о нем.

Я сейчас в очередной раз перечитываю книгу «Два капитана», что я делаю раз в 5-7 лет, и понимаю, что таких произведений в нашей литературе не так много. В середине 90-х я попал в Америку и увидел на Бродвее мюзикл «Les Miserables» по «Отверженным» Гюго. Это серьезный "долгожитель" среди мюзиклов. В Лондоне он идет уже 27 лет в ежедневном режиме! А тогда я был настолько потрясен, что, приехав в Москву, как говорится, сбил Георгия Леонардовича Васильева с панталыку, сказав ему: «Бросай всё, давай заниматься музыкальным театром». И мы занялись проектом, который назвали «Miserables в Москве», связались с продюсерами "Les Mis" — англичанами и начали работать. Подготовительный период длился уже почти год, когда каким-то невероятным чутьем Георгий почувствовал, что финансовые условия лицензии нам будут не под силу, и в конце 1997 года закрыл проект, сказав, что "мы не выживем". А в августе 1998 года грянул кризис и, если бы не это дальновидное решение, то мы бы в буквальном смысле не выжили.

«Буквально сразу после освобождения заложников пришли московские строители, была дана команда на восстановление здания»

Я тогда сильно огорчился — уж очень близкой казалась долгожданная цель. А Георгий сказал: кончай страдать, мы ведь уже все знаем про технологию создания такого спектакля (мы и в самом деле несколько раз ездили в Лондон, чтобы понять, как устроено такое зрелище),  давай попробуем сочинить что-нибудь самостоятельно, безо всяких иностранцев и финансовых условий. И я засел в «ленинскую»  библиотеку и период с января по май 98-го года провел там безвылазно, читая и конспектируя все о мюзиклах, об их сюжетах, об успехах и провалах. 

И тогда мы решили попробовать вернуться к идее «Двух капитанов», уже отброшенной в самом начале — как мы полагали, за невозможностью. Мы изучили сценарии обоих фильмов (соавтором которых был сам Каверин) и обе пьесы, написанные автором по своему же роману. К октябрю 1998 г. были сочинены первые две сцены — "На пристани" и "Прощание с Архангельском". Стали показывать их друзьям, родственникам, знакомым, чтобы самим понять — что получается, и практически все первые зрители задавали один и тот же вопрос: "а что там дальше"? И тогда мы поверили что из этой затеи может что-то выйти, засели за работу и два с половиной года сочиняли.  Два с половиной года мы занимались только «Норд-Остом», в это время не сочинялись  другие песни, мы почти не выступали с концертами. К весне 2001 года мюзикл был написан.

Кастинг шел больше восьми месяцев. Это было очень тонкое сито, мы старались найти точно тех, кто нужен для такого проекта. И мы понимали, что недостаточно просто отобрать лучших артистов, ведь мы, как сказал Георгий, "фактически запускаемся в автономный космический полет на несколько месяцев, а может быть и лет"!

В спектакле было задействовано много детей — 11 человек ежедневно — и, поскольку дети не могли играть каждый день, как взрослые, была организована детская студия «Норд-Оста» — так называемые "Нордостики". В студии  занимались 3 основных состава, а также запасной и подготовительный состав, всего около 60 детей!

Мюзиклов было много и до нас, и после нас. Мы просто были первыми, кто решился играть ежедневно. До нас казалось, что это невозможно. Мы попробовали — и сыграли 323 спектакля подряд (только в августе сделали двухнедельный перерыв), продемонстрировали жизнеспособность этой модели.

Дарья Моргунова 

«Буквально сразу после освобождения заложников пришли московские строители, была дана команда на восстановление здания. Собственно, когда люди еще были в больницах, и мы сами не могли принять какое-то решение о восстановлении спектакля, де-факто решение было принято за нас: если труппа хочет продолжить работу, то она может это сделать только в этом здании. Коллектив театра восстановил спектакль за три месяца, и 8 февраля 2003 года мы сыграли вторую премьеру (самый первый спектакль состоялся 19 октября 2001 года — «МН»). Хотя в обществе были настроения  в духе «да, спектакль надо возобновить, мы покажем этим террористам», зрители не спешили идти на спектакль. Он не окупался. Билеты не покупали. Хотя, когда мы раздавали билеты бесплатно, зал наполнялся. Близилось лето, и было понятно, что в нетеатральный сезон тем более не стоило надеяться, что на спектакль будут ходить. 10 мая 2003 года труппа сыграла последний спектакль в Москве. Собственно, на этом мюзикл “Норд-Ост” в своем первозданном виде закончился».

«Почему вы думаете, что нельзя было восстанавливать спектакль? Метро же не остановили после взрывов?»

Алексей Иващенко

«8 февраля 2003 состоялась премьера восстановленного после теракта спектакля, и до 10 мая, – дня последнего спектакля стационарной версии, «Норд-Ост» был показан еще почти сто раз! 

Я иногда тоже мечтаю о его возрождении. Мне кажется, что сейчас это можно было бы сделать очень интересно: изменилась театральная технология, мы очень изменились — многое знаем про современный музыкальный театр, набрались опыта.

Сейчас время от времени возникают разговоры о возможности постановки телевизионного спектакля «Норд-Ост», есть даже идея создания грандиозного полнометражного музыкального фильма-мюзикла по этому либретто, с этой музыкой. Но «Норд-Ост» был написан для того, чтобы живые артисты под живую музыку играли его на сцене, и даже показы его по телевизору, мне кажется, сильно проиграют по сравнению с таким исполнением». 

Андрей Богданов 

«Почему вы думаете, что нельзя было восстанавливать спектакль? Метро же не остановили после взрывов? Это рабочий процесс. Спектакль хороший. Наш, первый (российский мюзикл — «МН»). Зачем его было закрывать. Все правильно. Я считал, что это все правильно, и с удовольствием принял участие.

Я тогда не думал о теракте, я думал о том, что идет спектакль, что у меня есть партнеры, задача по сцене. Вообще я не очень связываю спектакль «Норд-Ост» с терактом. Просто так случилось, что эти, с позволения сказать, люди решили выбрать именно эту цель». 

Александр Цекало

«Инициатива про возобновление спектакля рождала двойственное ощущение "жизни после смерти". Знакомые свели меня с известными продюсерами c Бродвея, которые делали такие очень известные мюзиклы как "Продюсеры", "Звуки музыки", "Красавица и чудовище", "Чикаго". 

Наша трагедия черным образом объединила Россию и Америку, которая за год до того пережила 11 сентября. Возникла идея сделать трибьютные концерты,  где бы звучали номера из американских мюзиклов и «Норд-Оста». Были найдены спонсоры,  я полетел в Нью-Йорк на переговоры. 

Был уже утвержден в качестве  ведущего Кевин Спейси, но в какой-то момент что-то не срослось, и все не состоялись. Наверное, все дело в том, что я сам работал в Москве, и у меня не было возможности контролировать ситуацию по многим моментам. Жаль, что не случилось».

Алексей Иващенко

«Мобильная версия мюзикла не сильно отличалась от стационарной. Там почти не было никаких сокращений, была немного изменена сценография. И, конечно, увы, пришлось сократить количество детей. И это не у нас надо спрашивать, почему спектакль не смог проехать по намеченному гастрольному маршруту, и почему принимающие стороны во всех городах, кроме Нижнего Новгорода и Тюмени, в одностороннем порядке стали расторгать тщательно готовившиеся в течение почти года договора! Кстати, и в Нижнем  и в Тюмени залы были битком. В Нижнем вместо 10 спектаклей дали 14, на спектакль было невозможно попасть, люди семьями приезжали из Москвы. В Тюмени — аналогичный успех…»

Дарья Моргунова 

«Гастрольная версия "Норд-Оста" существовала очень недолго, несколько месяцев в конце 2004 года. Мы планировали начать нашу гастрольную жизнь с Санкт-Петербурга, но там гастроли были сорваны. Театр закрыли ровно на то время, когда мы должны были там выступать. Объяснили это внезапным аварийным состоянием театра, а потом, без всякого ремонта открыли вновь через две недели. Но у нас уже был упущен срок, мы не могли там выступать.

«За содействие в поиске моей жены моего брата из ФАПСИ уволили. Заура осудили на семь лет»

В итоге спектакль успели показать только в двух городах — Нижнем Новгороде и Тюмени. У нас планировались спектакли в Красноярске, Новосибирске, Екатеринбурге. В этих и других городах, где мы договаривались о гастролях, нам не то чтобы отказывали, но саботировали. То есть мы встречали такое неявное, но жесткое сопротивление. Формально вроде придраться не к чему, но мы упирались в стенку. До сих пор не знаем, почему это происходило, но предполагаем, что это связано с именем Михаила Ходорковского, который финансировал гастрольную версию спектакля. Может быть, после его ареста в октябре 2003 года упоминания о его благотворительной деятельности было крайне нежелательно. Другая возможная причина — то, что гастроли "Норд-Оста" в регионах России напоминали бы о теракте».

Наталья Пелевина, драматург, общественный деятель, автор англоязычной пьесы «Я признаю вину», которая была поставлена в Лондоне и Нью-Йорке

«За драмой Норд-Оста я наблюдала по телевизору, когда еще жила в Лондоне. Все двое суток я не отходила от телевизора. Штурм театра в прямом эфире транслировал канал SkyNews. Но про газ тогда не было известно. Известие о том, что власть пошла на такие меры, просто повергло меня в шок. 

Эта трагедия оказала на меня сильное влияние на эмоциональном уровне, что поскольку я драматург, то мне очень захотелось написать пьесу, чтобы разобраться в ситуации и способ выразить эмоции.

Я стала изучать тему, встречалась с заложниками, их родственниками. В голове не укладывалось, как же так случилось: люди просто пошли в театр в столице  своей страны и не вернулись. Но еще имело место ощущение, что эти женщины, чеченки, не могли на это пойти, не случись с ними что-то глубоко трагическое.

Потому что ну не женская эта суть причинять страдания другим женщинам и детям. Это противоестественно. А там ведь было больше 20 молодых женщин.

Ну не верю, что у них была какая-то патологическая агрессия. Но я их не оправдываю.

Меня очень волновал вопрос “почему?” — и я не могу сказать, что даже написав пьесу, я нашла на него ответ. 

Я много общалась с бывшими заложниками, и они мне рассказывали, что эти женщины на протяжении всего времени общались с ними. Это факт, что там не было агрессии. Зачастую они даже пытались помочь — вода, продукты. Бывшие заложники, рассказывая про женщин-смертниц, сами говорят: “эти девочки”. Если бы у них был резкий негатив по отношению к ним, то их вряд ли бы так называли. Их также воспринимают как жертв. Их тоже использовали. К “мальчикам”, безусловно, такой негатив был, хотя бы потому что они могли контролировать ситуацию, они ее планировали. 

Я начала прописывать эту историю с позиции двух героинь — чеченской девушки и заложницы — и их диалогов. Это единственные героини.

Иногда мне хочется переписать пьесу, и оставить обеих живых. Как мы знаем, были убиты выстрелом в затылок абсолютно все женщины-террористки, многие из которых уже спали. И большое количество заложников тоже погибло. И финал моей пьесы, конечно, болезненный — после спектакля люди просто сидят и не встают.

Перед постановкой я показала пьесу бывшим заложникам и их родственникам, в том числе и Татьяне Ивановне Карповой, и спросила их разрешения на постановку. Если бы они мне сказали “нет”, мне было бы тяжело, но я бы отказалась от идеи это ставить. Я бы слишком побоялась их негатива, да и боли никому не хочу приносить. Ни разу я не слышала ни от кого от бывших заложников “Норд-Оста” комментария “Наташ, какое ты имеешь право?”.

Моя пьеса на русском языке шла один раз в Русском Театре в Махачкале в 2008 году, и была запрещена в тот же день тогдашним президентом Дагестана Муху Алиевым, который был на премьере вместе с ФСБшниками и МВД. Хотя было запланировано еще два спектакля. Был очень серьезный скандал, несмотря на то, что инициативу в постановке в этом театре проявила не я, а режиссер и труппа. Они сами перевели ее на русский язык. После этой истории я даже не стала предлагать московским театрам.

Спектакль шел в Лондоне. В 2011 году была американская премьера в Вашингтоне и Нью-Йорке. Сейчас мы уходили на перерыв, но возобновим. Пресса и публика приняли спектакль очень хорошо.

В пиаре на крови меня, конечно, обвиняли, но я не реагирую. Я хорошо понимаю, что люди имеют в виду. Возможно, я на их месте реагировала также.

Заложники очень хотят, чтобы спектакль шел дальше. Потому что такие вещи имеют тенденцию забываться, к сожалению. Хорошо если раз в год вспомнят, но многие газеты и каналы не делают даже этого.

Урок “Норд-Оста” — попытка понять, почему это происходит. Найти в себе что-то человеческое. И второе — заставить власть отвечать за свои решения в таких ситуациях. Пусть они конкретно объяснят, почему они сделали то, что сделали. И почему общество в целом не задается этими вопросами. Почему по фигу.  Это тот урок, который не вынесли.

Людям все равно. В России все пытаются абстрагироваться от горя. Ладно, не хотите призывать власть к ответу — так хотя бы чувствуйте и помните. Никакой помощи заложники не получают, хотя там остались и инвалиды, и сироты.

Иногда мне кажется, что это равнодушие, потому что жизнь очень тяжелая, и чужое горе просто не интересно и не нужно.

С другой стороны, если ты знаешь, какая тяжелая жизнь, то ты, наоборот, должен сострадать больше».

Жизнь после «Норд-Оста»

Николай Любимов

«Сразу после "Норда" меня моментально уволили».

Олег Жиров

«За содействие в поиске моей жены моего брата из ФАПСИ уволили. Заура осудили на семь лет. Выступая главным свидетелем обвинения Заура на суде, я рассказал об усилиях Заура. Но, по словам прокурора, у ФСБ по иронии судьбы случайно осталась только одна звукозапись телефонного разговора Заура. И именно та, где он говорил о расположении ОМОНа, бэтээров и спецназа. Все другие телефонные переговоры Заура об освобождении заложников, согласно справке ФСБ, были уничтожены. В связи с чем доказать невиновность Заура было невозможно».

Валерий Драганов

«После того как закончилась эта история, я еще полтора года принимал людей, которые приходили ко мне с жалобами, заявлениями. Но важно было, что я могу помочь людям в первые дни, когда прокуроры описывали гримерки, помещения, собирали вещдоки. Когда можно было обойтись без следствия, а провести доследственную проверку, подтвердить, что это имущество заложников (чаще всего артистов), и вернуть его. Но я, конечно, рисковал».

Николай Любимов

«Те, кому положено было умереть, чувствовали свою смерть. Передо мной сидела пара молодоженов средних лет, лет 30–35. Женщина была журналисткой, по ходу пьесы все записывала, говорила: “Я потом книгу напишу”. А муж ее прямо весь трусился, боялся. И в конце он погиб, а она потеряла всякий интерес к жизни и, конечно, про книгу забыла. Я пытался с ней связаться, мы телефонами обменялись, но никакого ответа не получил. С кем бы я ни связывался потом из тех, кто сидел в зале рядом, никто не хотел разговаривать о пережитом, все хотели забыть. И я, конечно, хотел забыть. А чего хорошего – помнить-то? Мне как скажут "Норд-Ост" – сразу этот зал передо мной всплывает».

Владимир Курбатов

«Четыре-пять месяцев мы были полностью выключены из жизни, не понимали, что вокруг происходит. Но потом в какой-то период у нас начались встречи с пострадавшими, которые потеряли в «Норд-Осте» по одному, по два человека, мы как-то нашли друг друга и начали встречаться каждую неделю. Мы получили какой-то глоток, который помог все это пережить и делать какие-то дальнейшие шаги. Нам в этом очень помогла Аня Политковская. Одна из пострадавших была ее подругой. В какой-то момент она сказала: “Если вы хотите бороться, не распускайтесь и боритесь”. Это произошло спустя полгода после теракта».

Татьяна Карпова

«Мы хотели докричаться до них, чтобы в другой подобной ситуации наше правительство бы знало, как себя вести, как спасать людей, выводить их. Если бы мы тогда достучались до власти, то не было бы Беслана! Но перед нами просто поставили какую-то стену».

Олег Денисенко

«После "Норд-Оста" был в Беслане. А потом уволился. Потому что, на мой взгляд, служба – это лишь эпизод в жизни. Некоторые считают, что это вся жизнь, но я так не считаю. Я посчитал, что этот эпизод окончен, надо двигаться дальше, заниматься другими делами».

Владимир Курбатов

«Восприятие трагедии осталось таким же, как и десять лет назад. Эти события, может быть, притупились, но каждый день напоминают о себе. Каждый день я снова и снова осознаю, что не стало моей дочери. Если я встречаюсь по работе с молодыми людьми 91-90 года рождения, я всегда представляю, что было бы, если бы Кристина дожила до этого возраста. Сейчас ей было бы 24 года, она бы окончила институт, сейчас бы где-то работала, был бы молодой человек, а может быть внук или внучка у меня уже были бы».

«У нас уже есть все ответы, но на них нет вопросов: нас никто не спрашивает»

Татьяна Карпова

«Самое главное — мы не можем простить, как с нами обходились все эти десять лет. Это было битье головой о стену. А ведь у нас разрушены семьи! У меня был уже взрослый сын, он помогал нам, я думала, что у меня опора в жизни, он был наш кормилец. У нас осталось 69 детей-сирот! Есть семья Фроловых, бабушка и дедушка, сами в возрасте, у них на руках после теракта остались внуки четырех и шести лет, их родители погибли, а государство назначило на них пенсию по 250 руб. за потерю кормильца! А мне государство назначило 615 руб. Как можно жить на такую пенсию?! Еще власти нам предложили отдать сирот в детские дома. Да какие же бабушки-дедушки отдадут родных внуков в детдом? Наши суды отказывали нам в помощи. Они считают, что стрессовые ситуации бывают у каждого, и мы не заслуживаем компенсации морального ущерба. Но зато бесподобные условия нам предоставили родители Михаила Ходорковского — Марина Филипповна и Борис Моисеевич. Они взяли сирот Норд-Оста учиться в лицей “Кораллово”, так же, как брали потом туда детей Беслана и других терактов. Они получили блестящее образование, овладели искусством, музыкой. И огромное им спасибо. Государство не дало нам такой помощи».

Владимир Курбатов

«Я никогда не требовал кого-то наказать, все чего я хотел, — выяснить, почему не было заведено уголовное дело по факту смерти моей дочери. Хотя бы узнать причину и время смерти, какие мероприятия проводились, чтобы ее спасти, где забирали, куда везли. В заключении написано, что смерть наступила в период с шести до девяти часов утра. Где она была эти три часа, была ли она жива, где это случилось? Неизвестно даже, оказывалась ли ей медицинская помощь».

Дмитрий Миловидов

«У нас уже есть все ответы, но на них нет вопросов: нас никто не спрашивает. РэйБрэдбери писал, что это конец истории».

Олег Денисенко

«Сейчас уже не так много можно сделать, потому что всё передано в международный суд. И нам теперь порекомендуют, что делать. Раньше надо было выслушать людей, спросить, что они хотят. Десять лет прошло, и вокруг этой темы продолжаются разговоры. Вот 23 числа бывшие заложники приходят на Дубровку. Посмотрите: кто из чиновников будет там?»

Светлана Губарева

«В 2007 году я обратилась к местным властям города Караганды с просьбой установить памятную доску на школе, в которой училась моя дочь. Каждый раз, когда я прохожу мимо соседнего дома и вижу табличку с фамилией Коцоева, погибшего в Афганистане, я вспоминаю о войне. Но мне отказали».

Дмитрий Миловидов

«Мы не уверены, что все террористы погибли. Нам пришлось в 2011 году обращаться в Следственный комитет в связи с тем, что тело руководителя этой бандгруппы Руслана Эльмурзаева, он же Абубакар, он же Алиев, не было опознано, но его уголовное преследование было прекращено 16 октября 2003 года. Эксперты, которые производили опознание трупов, сказали, что среди этих трупов тело Эльмурзаева отсутствует. Мы сумели получить материалы дела через Страсбургский суд. И ознакомившись с ними, мы обнаружили такой пробел».

Владимир Курбатов

«Жизнь четко разделена на до и после гибели Кристины. До — это одна семья, одни увлечения, одна радость, одно стремление к чему-то. Моментально теряется смысл всего. Это непроходящее чувство, оно не уйдет. Особенно когда наступает октябрь. Особенно в первые годы после ее смерти было ощущение того, что этого не должно было случиться, я должен что-то исправить, я сплю и должен проснуться».

«Я до сих пор себе не могу простить, что мы тогда не прорвали те кордоны и не побежали сами спасать своих близких»

Дмитрий Миловидов

«Следователи так спешили сдать дело в архив, что даже "списали" террориста, не опознанного должным образом. А по свидетельству Сергея Говорухина-младшего, который ходил на переговоры, и по перехватам телефонных разговоров Эльмурзаева, именно он был руководителем, а Мовсар Бараев был пешкой. После нашей жалобы дело было возобновлено, была проведена экспертиза ДНК, и теперь мы можем быть уверены, что Эльмурзаев всё же был убит. Но остались вопросы в связи с фотографиями иностранных агентств, в том числе "Франс-пресс", сделанные, например, Сергеем Ильницким, подписанные словами "из ДК выводят террористов". Мы предъявляли эти фотографии заложникам, которые вызвали подозрение спецслужб и за это были лишены медицинской помощи, проходили через допросы. Никто из них с этими фотографиями не совпадает. Куда девались эти люди, мы не знаем. И были разночтения в том, что говорили после штурма Грызлов и Патрушев. Грызлов предлагал террористам сдаваться, а Патрушев утверждал, что все уничтожены. И такое разночтение длилось несколько дней».

Олег Денисенко

«Наверное, такова особенность моей психики: я не держу это постоянно в своём разуме. Я знаю людей, которые живут в этих воспоминаниях, помнят все подробности, они в это погружены и ничем другим заниматься не могут. Это их выбор. Мой выбор другой. Безусловно, я это никогда не забуду, но жить только этим я не собираюсь».

Татьяна Карпова

«Я до сих пор себе не могу простить, что мы тогда не прорвали те кордоны и не побежали сами спасать своих близких. Может быть, мы бы если и имели жертвы, то не в том количестве».

Дмитрий Миловидов

«Бывает, возвращаешься с майского похода на байдарке, разряженный мобильник с последними копейками на счету, и вдруг звонок от матери погибшего курсанта-пожарника из Воронежа. Крепкий парень, которого потеряли буквально на ступенях больницы имени Склифосовского. Оставалось три шага до токсикологического отделения. И его мать говорит: “А мне сейчас приснился мой сын. И он спросил, почему вы за мной не пришли”. И вот приходится под дождем, под мостом рассказывать о ситуации на “Норд-Осте”».

Олег Денисенко

«Я после тех событий ни разу не был на Дубровке. Не хочу, чтобы какие-то моменты опять всплывали в моей памяти. Этот этап в жизни прошел, зачем к нему возвращаться? Там должны быть люди, которые должны ответить на вопросы, звучащие ежегодно».

«Многие и жить-то не хотели, были попытки суицида»

Владимир Курбатов

«Мы каждую пятницу ходим к Кристине на кладбище. Если вдруг пропускаю неделю, думаю, что предаю ее память, вдруг она меня ждет. За это время у меня изменилось отношение к религии. В 2004 году мы пытались найти хоть какое-то успокоение, однажды собрались и поехали в Оптину Пустынь, к старцам. Туда очень сложно попасть, но жена смогла после службы попасть к одному из служителей Пустыни с фото ребенка, плача. Она хотела услышать слова утешения от старца, но в ответ услышала: “А что она там делала, в бесовском храме, вместо этого должна была быть в храме”. Я вовсе не обвиняю всех церковных служителей, там есть разные люди. У нас есть духовник батюшка Алексей, который воспринимает наше горе как свое. Сначала, когда у меня был период отрицания, я вступал с ним в полемику, но ни разу не слышал от него грубого слова, он никогда не уходил от ответа».

Татьяна Карпова

«Кто-то уходил в себя, не хотел ни говорить о случившемся, ни бороться в судах. Многие и жить-то не хотели, были попытки суицида. Например, звонит человек и говорит : “Танечка, я стою на подоконнике, просто хочу попрощаться, жить больше не могу”. Приходилось уговаривать: “Да ты что, оглянись по сторонам, что ты делаешь, у тебя же еще одна дочь есть!”. Всякое было».

Дмитрий Миловидов

«Моя младшая дочь Надежда родилась в 2003 году. Супруга была беременной во время захвата заложников, на ней это ужасно сказалось, но произошло чудо, и Ниночка вытащила Надюшку с того света. Но приходилось снимать множество диагнозов. Нам пришлось устанавливать в семье новые связи, менять роли: средняя сестра стала старшей, на неё легла повышенная нагрузка. Проблемы есть. Но когда мне звонит мать девочки, рождённой с ДЦП после "Норд-Оста" и говорит, что её девочка спрашивает: "Почему я не могу быть, как другие дети?" – у меня нет на это ответа, и нет ответа у Рошаля, к которому я отвожу эту девочку. После этого свои проблемы исчезают. И когда в Беслане стоишь на кладбище, в городе ангелов, тоже прекрасно проветривает мозги, и понимаешь, что ты успел, а что ты не успел».

Татьяна Карпова

«Когда наше общество собирается, мы отмечаем годовщину события, я всегда подаю заявку в мэрию, прошу выделить рамки-металлоискатели, чтобы дежурила полиция, ОМОН на всякий случай. Но не могу сказать, чтобы мне хоть раз законодательно указали, что это надо делать. Или сказали бы, что не надо писать заявку, что это все будет и так. Рамки в кинотеатрах или на вокзалах если работают, то только когда комиссия какая-нибудь приезжает».

Александр Цекало

«На ежегодные встречи участников “Норд-Оста” я не хожу по многим причинам. Во многом это связано с тем, что я публичный человек. А “Норд-Ост” для меня очень личное, очень мое, и я не хочу это обсуждать. Там погибла мама моего друга Димы Богачева. Безусловно, это не имеет отношения к тому, поддерживаю ли я контакт с теми, кто был в заложниках в зрительном зале. Да. Поддерживаю. И, пожалуй, достаточно об этом говорить».

Иосиф Кобзон

«Я до сих пор общаюсь с семьей Корниловых — я вывел из здания Любу и двух ее дочек. Потом у них родился мальчик, и они назвали его Иосиф».

Декабрь, 2011. Страсбургский суд по правам человека признал иск пострадавших правомерным

Дмитрий Миловидов

«Моя средняя дочь страдает от повышенного внимания прессы, наступающего к 26-му октября, но мы оберегаем её от таких нагрузок, и на суды она не ходит. Она не в курсе наших проблем в судах. Я не считаю нужным, чтобы она давала интервью».     

Николай Любимов

«Европейский суд учитывал, скорее всего, моральные страдания, которые мы испытывали непосредственно в зале. А я-то подразумевал то, что у меня была клиническая смерть, потом инвалидность второй группы, рука отнялась, сердце у меня очень плохо работает, я на лекарствах с тех пор сижу. Поэтому я считаю, что можно было и подороже оценить мои страдания — уже после теракта. А те страдания, которые я в зале испытал, они стоят компенсации, которую я получил».

Дмитрий Миловидов

«Мы пытались обжаловать половинчатое решение Страсбургского суда по делу "Норд-Оста" ("Финогенов и другие против России" — «МН»), оно даёт нам возможность добиваться правосудия здесь, в России. Для этого в июле была подана жалоба в Следственный комитет с требованием возбуждения уголовного дела по факту гибели людей. Долгое время ей не давали хода, ссылаясь на то, что нет официального перевода решения ЕСПЧ на русский язык. Этого расследования не было все эти десять лет. Гибель ста двадцати человек фактически не была расследована».

Валерий Драганов

«Но я не могу согласиться с теми, кто говорит: “Какие же они негодяи! Погибли люди, а они называют операцию “успешной”. А у них другой довод: что могли погибнуть все, а угроза взрыва была очевидной, это я могу свидетельствовать. Это обязательно произошло бы, потому что разрядка наступает в двух случаях: либо они, либо их. Они с удовольствием бы отправились на тот свет вместе с теми, кого захватили».

Владимир Курбатов

«Суд в Страсбурге пришел к выводу, что газ стал основной причиной смерти заложников. Официально же было объявлено о том, что люди умерли от того, что три дня недоедали, не пили, у них были свои внутренние травмы, не выдержали шока. Но моя дочь была актрисой мюзикла, каждый день выступала вживую на сцене. И вдруг мне говорят, что она умерла от какой-то внутренней болезни».

Олег Денисенко

«Препарат я вам не скажу. Вы не знаете формулу, и я тоже не расскажу. Есть же вещи, которые называются военной тайной».

«Государство скрывало состав газа, который использовался при штурме, медики не могли определить антидот. Они его искали наугад»

Евгений Черноусов

«В некоторых источниках проскальзывало название газа. Не ручаюсь, что это был именно он, но назывался триметилфентанил. Если это правда, то могу сказать, что это сильный синтетический наркотик, который появился в России в середине 90-х. На тот момент он был малоизучен, не было опытных образцов. В некоторых странах, например в США, его испытывали военные для возможного применения. Если рассматривать версию с этим газом, то все последствия для заложников очень похожи на симптомы передозировки. Некоторые не выдержали концентрации, так как, конечно, их организм был уже ослаблен. Использование могло стать катализатором, спусковым крючком для проявления болезней».

Татьяна Карпова

«А государство скрывало состав газа, который использовался при штурме, медики не могли определить антидот. Они его искали наугад. Кто-то обнаружил, что помогает ампула налоксона, — это препарат, который врачи скорой колют, например, наркоманам при передозах. Люди стали оживать от налоксона, и медики стали друг другу передавать “коли налоксон!”.  Но не во всех скорых он был, и его не хватало на всех 912 заложников. К тому же, по правилам, надо было метить —  зеленкой, к примеру — тех пострадавших, кому уже ввели антидот, а этого второпях не делали, и были летальные исходы уже и от налоксона, некоторым кололи по 2-3 ампулы, а некоторым ни одной».

Валерий Драганов

«Хаос порождается не только и не столько неразберихой в управлении ситуацией, сколько непредсказуемостью освобожденных. Некоторые из них выходили и что есть силы бежали, что нормально. Кто-то обессиленный опускался на тротуар».  

Лев Федоров

«Те заложники, которые дышали через намоченные носовые платки, они уменьшили количество поступившего газа в организм. Это вещь разумная, но не все догадались. Да и потом, воды не было под рукой». 

Валерий Драганов

«Вода у заложников не кончалась.  Вода — это вообще очень важно. Я бы не упустил такого факта».

Олег Денисенко

«Я видел, что пострадавшие от теракта судятся с государством. Я не говорю, что они поступают неправильно. Это пострадавшие люди, их не так много. Мы спортсменам платим сумасшедшие деньги за то, что они зарабатывают олимпийские медали. А эти люди пострадали не от инопланетян, а по вине государства. Не очень красиво, когда  за правдой им приходиться обращаться в европейские суды».

Николай Любимов

«В этом деле поставлена точка, я, конечно, удовлетворён этим. Материально меня не устраивает по нынешним временам, но я удовлетворён тем, что дело завершено так, как я хотел: я получил с государства компенсацию за моральный ущерб».

Июнь, 2012. Решение Страсбургского суда вступило в силу

Татьяна Карпова

«Страсбург также признал необходимость выплаты компенсаций, хотя это было не основной целью, мы хотели, чтобы ЕСПЧ дал добро на полноценное расследование.  Россия не может не подчиниться решению ЕСПЧ, мы члены Евросоюза . Летом мы начали получать компенсации. Всего в Страсбург было подано 69 жалоб, и всем приписали компенсацию: за погибшего — 26 тыс. евро, выжившему заложнику — 13 тыс. евро».

Игорь Трунов

«Когда мы девять лет назад затевали процесс с возмещением вреда, вопрос о перспективах дела был очень болезненным. Но после того, как мы выиграли в Европейском суде, наши шансы на положительный исход возросли. Сейчас компенсацию получили процентов 60 пострадавших. Им были выплачены компенсации в размере от 50 до 80 тыс. евро».

Николай Любимов

«Очень большое сопротивление властей пришлось преодолеть. Я сначала заявил сумму в миллион долларов. Почему нет? В то время артисты, допустим, заявляли подобные иски – и я заявил. Правда, в процессе суда я снизил ставку до трёхсот тысяч долларов. А кончилось тем, что дали тысячу евро».

Татьяна Карпова

«Я их презираю. Путин расстрелял террористов  —  зачем? Они были спящие, обезврежены — надо было заковать их в наручники и потом вести следствие, выяснять, кто и зачем их нанял, чтобы предотвратить Беслан и другие трагедии!  И снова эти люди у власти, снова занимают посты и руководят мной как россиянкой».

Дмитрий Миловидов

«Главное в моей жизни — это дети. Я стараюсь поднять их и обеспечить их безопасность в этой стране. Это важно, потому что мы не слабые. В интернете много панических возгласов: "Надо валить отсюда!" Но простите, господа, а чего вы стоите, если вы убежали от беды? Это моя страна! Как сказала губернатору пострадавшая при теракте в Волгодонске Дубинина: "Я вам страну на четыре года в бесплатную аренду не отдавала”»

Геннадий Гудков

«Я разговаривал с бойцами “Альфы”, которые говорили: “У нас был приказ — стрелять на поражение”. Такая была поставлена задача. Я понимаю, что трудно было взять живыми шахидок. Но были же и боевики, которые сопровождали женщин-смертниц. Они на втором этаже вступили в боевое столкновение с бойцами спецподразделений — бой шел свыше 40  минут. Почему не был отдан приказ: “Захватить живыми”? Ведь так можно было выяснить у террористов детали подготовки и планирования операции. Почему не выявили организаторов теракта, почему не было выяснено, куда были звонки из захваченного здания, откуда получались указания?»

«В то время  как после "Норд-Оста" власти раздавали друг другу награды, террористы изучили опыт "Норд-Оста" и пришли в Беслан»

Олег Денисенко

«У нас была основная задача не допустить, чтобы террористы пришли в себя, их нужно было выявить и уничтожить. Мы не промахнулись, никого случайно не убили. Мы выполнили задачу, доложили. Потом зашли сапёры, стали обезвреживать взрывные устройства».

Дмитрий Миловидов

«Нельзя предотвратить возможные будущие теракты, не расследовав теракты прошедшие. Это касается и взрывов домов, и "Норд-Оста", и Беслана. В безопасности мы себя чувствовать не можем. В то время  как после "Норд-Оста" власти раздавали друг другу награды, а среднее звено спецслужб ждало выводов и рекомендаций, террористы изучили опыт "Норд-Оста" и пришли в Беслан. Бесланцы слышали от этих зверей, которые захватили их в заложники, цитирую: "Не надейтесь, повтора "Норд-Оста" не будет. Мы всё изучили"». 

Валерий Драганов

«Уроки каждый раз одни и те же: права любого гражданина на жизнь и здоровье в таких ситуациях находятся на волоске, но в зависимости от действий он может превратиться в канат».

Олег Денисенко

«На мой взгляд, было два наиболее важных момента, связанных с "Норд-Остом" и Бесланом. Первый — ограничение по СМИ из-за того, что во время начала штурма была прямая трансляция, и некоторые ваши коллеги, воспользовавшись тем, что они были допущены к работе штаба, рассказали то, чего не надо было говорить. В эфире было сказано, что началось наше выдвижение к зданию, проводятся определённые действия… И всё это показывалось по телевидению».

«На момент операции в “Норд-Осте” в законе “О милиции” в спецсредствах был прописан только слезоточивый газ. Позднее эту статью в законе дополнили формулировкой “специальные газовые средства”»

Татьяна Карпова

«Мы не потому боремся, что мы такие обозленные на жизнь люди. А потому, что если не наказать наши власти сейчас, которые не смогли защитить своих людей — здесь, в Москве, в столице, это же не где-то на периферии, в каком-то ауле — а они могли организовать штабы, которые бы оказывали реальные действия, направленные на спасение людей, то это будет повторяться».

Владимир Курбатов

«Больше всего интересен вопрос, как могла толпа вооруженных людей с бомбами попасть в здание. Очень хотел бы предложить режиссерам, которые снимали “Анатомию протеста”, лучше заняться этим расследованием. Есть и съемки, есть видеоматериалы у следственных органов. Проведите расследование — как, откуда начинался этот путь».

Евгений Черноусов

«Кстати, на момент операции в “Норд-Осте” в законе “О милиции” в спецсредствах был прописан только слезоточивый газ. Позднее эту статью в законе дополнили формулировкой “специальные газовые средства”».

Олег Жиров

«Позже я участвовал в других судебных процессах по “Норд-Осту”. Дважды был вызван судебной повесткой. Впоследствии суд отказался возместить мои расходы, связанные с приездом в Россию для участия в судебных заседаниях. Это судебное беззаконие является лишним подтверждением того, что происходит с делом “Норд-Оста” в России».

Валерий Драганов

«Спустя два года я привел на Дубровку тогдашнего мэра Нью-Йорка Рудольфа Джулиани. Он приехал в Москву на встречу с Путиным, чтобы улететь вместе с ним на годовщину 9/11 в Нью-Йорк. Но случился Беслан, и вся кремлевская повестка у него полетела. И я повез его на Дубровку. Мы стояли около обелисков, списков, я ему рассказывал, как все происходило, а он — как у них».

Татьяна Карпова

«Мы часто сталкивались с потерпевшими в теракте 11 сентября в США. Они поражались тому, как относятся к нам в России. Несколько лет назад наша делегация нордостовцев ездила на встречу на высшем уровне по проблемам терроризма в ОБСЕ, проходившую в Вене. Мы там рассказывали о компенсациях. Поднялся шум, переводчики, переводившие на разные языки, даже прервали нашу речь и переспросили: “Правильно ли мы поняли? Может быть, цифра неверная? Неужели у вас действительно дают такие компенсации, по 250 рублей?!”».

«Мы требовали законодательно ввести статус потерпевшего при теракте. Бьемся за это все 10 лет»

Валерий Драганов

«Я позвонил Лужкову, рассказал о Джулиани. Ведь это же могла быть такая историческая встреча. Юрий Михайлович был не в курсе, что Джулиани в Москве, но согласился. Я взял туда  своего друга, бывшего министра иностранных дел Андрея Козырева. Когда разговор перешел на политику, и Юрий Михалович квалифицировано, как он умеет, начал рассуждать об американской демократии, я понял, что надо спасать ситуацию. Смотрите-ка, говорю, какая историческая встреча: два мегаполиса, два мэра, которые в тяжелую минуту были с собственным народом. Тут я, конечно, сильно потрафил Джулиани — у нас такая риторика не работает. Я предложил пригласить пресс-секретарей, положить диктофоны и сделать запись беседы. А потом выпустить пресс-релиз. Или книгу. Или даже снять кино. Прошли годы, случилась испанская трагедия, и Джулиани прислал тогда весточку: “Вот видишь, мир полон трагедий. Как там насчет совместного творчества?”».

23 октября 2012

Татьяна Карпова

«Буквально на днях, 15 октября, адвокаты Трунов и Айвар подали новое заявление о возобновлении уголовного дела в Следственный комитет РФ. Но уже через сутки пришел отказ, мотивированный тем, что в 2002 году партия СПС под руководством Немцова уже проводила свое расследование. Немцов собрал тогда весомые документы, пытался возбудить уголовное дело против штабистов, и ему было отказано».

Владимир Курбатов

«Сейчас мы хотим это расследование возобновить, чего бы это ни стоило. Это нужно, прежде всего,  для нашего внутреннего состояния».

Татьяна Карпова

«Мы, кстати, требовали законодательно ввести статус потерпевшего при теракте. Бьемся за это все 10 лет. Это необходимо сделать в России, у нас только в Москве было около 40 терактов! Нельзя отворачиваться от этих людей! Ведь люди были не готовы к таким фатальным изменениям в своей жизни. Семьи же разваливаются, родственники погибших стали неполноценными людьми, потому что мы не живем, мы существуем».

Олег Денисенко

«После "Норд-Оста" было достаточно большое количество терактов, в том числе в Москве. Совсем недавно, например — в Домодедово, в метро на "Лубянке"».

Валерий Драганов

«Одна семья артистов — она с Украины, он с Прибалтики — позвонили мне в Думу, но я был занят. Оставили свои контакты. Я взял и приехал к ним туда, где они жили. Они, конечно, страшно перепугались. Это была квартира их знакомой, которая пустила к себе переночевать. Потом они уехали. Я нашел их вещи, а вот кому передавать? Нет ни адреса, ни телефона. Есть только заявление — опись ценностей. Потом мои помощники их окольными путями находили».

Игорь Трунов

«Мы конечно будем настаивать на законности, а закон предусматривает четкие сроки расследования. Если они будут затягиваться, нам придется апеллировать к комитету министров. По ряду обстоятельств виновные уже найдены. Например, есть эпизод, когда имущество бывших заложников после описи опечатали и отдали следователю на хранение. Он принял вещи, но впоследствии их разворовали. Мы говорим о факте кражи, возбуждено уголовное дело, но сейчас оно находится в подвешенном состоянии».

«В ближайшие дни мы направим свое заявление в следственные органы в связи с решением Страсбургского суда»

Валерий Драганов

«Казалось бы, все это должна делать власть: быстро-быстро все распихать, все вернуть, всех найти —  и не могла этого сделать. А люди говорят: “Это черствая власть, она волокитит”.  Но это не так. Потому что как только процедура заходит в официальное русло, не может чиновник ускориться, какое бы роскошное и доброе сердце у него не было. Потому что по закону чтобы вернуть то же оставленное в театральном центре имущество нужно постановление суда».   

Татьяна Карпова

«Нужно, чтобы чиновники изменили отношение к людям. Надо поставить на места людей, которые бы реально работали, для народа. Чтобы мы для них были не объектами презрения, что мы никто. Такого в цивилизованном государстве не должно быть».

Олег Денисенко

«То, что я мог сделать для этих людей, я уже сделал. Если бы всё не было передано в Европейский суд, можно было бы убедить чиновников встретиться с людьми, понять их, оказать помощь. Разговор идёт не только о деньгах, я думаю. Если бы люди услышали, что их понимают, им сочувствуют, это уже была бы половина компенсации».

Владимир Курбатов

«В ближайшие дни, может быть, числа 26 мы направим свое заявление в следственные органы в связи с решением Страсбургского суда. Ответчиком по делу выступает государство. У нас нет никаких фамилий и должностей. Если бы в уголовном деле прозвучало, что кто-то виноват в том, что совершено, можно было бы обращаться к конкретному делу. В начале нашей тяжбы следователь вынес постановление об отказе в возбуждении уголовного дела по действиям спецслужб. Если речь идет о тех, кто заходил внутрь — “Альфа”, “Вымпел”, — у нас к ним нет претензий, они выполняли приказ и, может быть, не знали, что там будет. Но ведь есть те, кто его отдавал».

Геннадий Соколов

«26 октября я обязательно приду к театральному комплексу на Дубровке и положу на бордюр букетик алых гвоздик. Знаю, что так же поступят и многие мои боевые товарищи по группе “А’’».

Валерий Драганов

«Каждый год я приезжаю в театральный центр на Дубровке примерно за час до того момента, когда туда начинают подъезжать мэры, пэры и сэры. Похожу, погрущу. Потом собирается народ, начинаются какие-то митинги. Я отхожу в сторону и наблюдаю за ораторами со стороны обездоленных — я их всех знаю».