7 февраля 2007 г. в 12.00 в Издательском Доме “Комсомольская правда” состоялась пресс-конференция адвокатов Игоря Трунова, Людмилы Айвар и президента Московской международной валютной ассоциации Алексея Мамонтова. Тема брифинга: “Громкие дела последнего времени: Френкель против Центробанка; приговор террористам, взрывавшим метро; судебные иски родственников жертв авиакатастрофы под Донецком”.

Передлагаем вашему вниманию стенограмму встречи.

Руководитель Пресс-центра газеты «Комсомольская правда», политобозреватель

Н. Андрущенко:

– Здравствуйте, уважаемые коллеги. Сегодня Издательский Дом «Комсомольская Правда» приветствует у себя в гостях адвокатов Игоря Трунова, Людмилу Айвар и президента Московской международной валютной ассоциации Алексея Мамонтова. Тема сегодняшней пресс-конференции не одна, их три, но все они объединены в громкие дела последнего времени. Это «Френкель против Центробанка. Приговор террористам, взорвавшим метро. И судебные иски родственников жертв авиакатастрофы под Донецком».

И. Трунов:

– В этой бы ситуации я хотел бы коснуться Трансвааля. Думал порадовать родственников потерпевших, родственников погибших, но, к сожалению, не получилось. И естественно хотелось бы в начале поговорить о потерпевших, о сиротах, инвалидах, а потом перейти к делу Френкеля.

Сегодня должно было состояться решение по делу Смирнова. Погибла мама, осталась сирота Виктория, 8 лет. И мы добиваемся ей пенсии. Вот уже третий год длится суд. Сегодня должно было состояться решение. Суд нашел очередную формальную зацепку, абсолютно незаконную, противоправную и отложил это решение. Три года сирота никак не может добиться этой небольшой смешной пенсии. И заседание перенесено на 20-е этого месяца, очередное заседание. И таких дел крутится порядка 15, вот уже третий год ни одного решения добиться не можем, потому что судебная система блокирует эти решения. Также мы обратились с заявлением о возбуждении уголовного дела в отношении следователя Московской прокуратуры, это факт оправдания и закрытия дела по уголовному преследованию тех, кто виновен в обрушении. И было вынесено, как известно, решение Черемушкинского суда о том, что устранить определенные недостатки. Прокуратура недостатки не устранила, тем самым не исполнила судебное решение. Это уголовно наказуемое деяние.

Мы обратились с заявлением. По нему должно быть два решения. Либо возбуждение, либо отказ и возможность обжаловать. Прокуратура написала нам пространное лирическое письмо. Мы обжаловали это письмо в суде, так как оно не соответствует закону.

Суд, естественно, тоже ответил пространным лирическим письмом вместо вынесения определенного решения. Поэтому также стоит определенный блок на возбуждении уголовного дела по тем сотрудникам, которые не исполнили судебное решение.

Также хотел коснуться жертв авиакатастроф. Сегодня нам сообщили в Замоскворецком суде, что на 26 число этого месяца, на 16.00 назначено рассмотрение дела о крушении самолета по семье Сластиных. Мы имеем определенные претензии к компании «Аэрбас», которая владела самолетом, который разбился под Иркутском. И в данной ситуации это первое судебное заседание, это возможность прецедента у нас в России, потому что компания «Аэрбас» владела этим самолетом, она застраховала этот самолет на цифру около 300 миллионов долларов, в том числе и ответственность перед пассажирами. И мы надеемся на успех. Сейчас готовится к рассмотрению другой иск. 84 человека обратились к нам с претензиями к авиакомпании «Пулково». Там, конечно, есть определенные трудности, потому что компания «Пулково» принадлежит Администрации президента, это будет, конечно, очень сложный процесс. В отличие, как нам кажется, от компании «Аэрбас». Там французская компания, и нет никаких связей с нашим тем или иным ведомством федеральным. Тем не менее, в Петербурге сейчас создана общественная организация по защите прав жертв авиакатастроф. И готовится аналогичное судебное заседание. Поэтому состоялось также у нас решение, приговор по делу о взрывах в метро, там еще были взрывы автобусных остановок в Воронеже и Краснодаре. Это Хубиев, Панарин и Шаваев. Дело, к сожалению, было закрытым, засекреченным, поэтому не известно широкой публике, что там происходило.

Я представлял там потерпевших, и мы подали ряд исков, которые частично удовлетворены. Это моральные иски. А материальные готовятся в Тверской суд к Правительству Москвы.

Правительство Москвы никто ни в чем не обвиняет, оно добровольный на основании закона помощник, имеющий право регресса. То есть, оно должно выплатить потерпевшим, а потом взыскать в порядке регресса. И понятно, что в порядке регресса никто ни с кого ничего не сможет взыскать, потому что отбывающие пожизненное заключение осужденные ничего выплатить не могут.

В данной ситуации действует старая конструкция, ее сейчас уже нет, она применяется только к тем терактам, которые были совершены до принятия закона, который сейчас, с 2007 года, вступил в силу. Это Закон о противодействии терроризму.

Старая конструкция на них распространяется, и мы в этом направлении работаем. И если будут какие-то вопросы по громкому уголовному делу, где я представлял потерпевших и владею полной информацией, естественно, готов поделиться. Где нет государственной тайны.

И последнее. Это, конечно, Френкель, интересы которого мы представляем. На сегодняшний день удалось второму адвокату Людмиле Константиновне Айвар получить возможность встречаться с ним.

И на сегодняшний день Москва единственный регион, где существует ущербная, не соответствующая закону практика допуска адвокатов с разрешения следователя. У нас есть несколько вопиющих документов того, когда следствие разрешает адвокату встретиться или не встретиться с подзащитным.

Нигде в мире такого нет. И у нас, кстати, в многих регионах России этого нет. То есть ходатайство о допуске к обвиняемому Френкелю удовлетворено. Вы можете с ним встретиться, – пишет Генеральная прокуратура и следователь. Дальше он пишет письмо в СИЗО.

СИЗО принимает, ставит штамп о том, что адвокат такой-то допускается к обвиняемому. То есть это, по сути, безобразие, равные участники процесса допускают друг друга. С перекосом понятно, что защитник я. Около двух недель не мог получить этого допуска, а структура какая?

Вы обращаетесь с ходатайством и с ордером к следователю и просите его. А он говорит: “Я у вас не приму, в ящик опустите”. Пока оно доходит до него, за это время происходят непонятные действия с самим обвиняемым или подозреваемым.

Следователь по своему усмотрению дает ему адвоката по назначению. И сейчас остро стоит вопрос о коррупционности адвокатов, о том, что недопустимо бывшим сотрудникам того или иного ведомства правоохранительного или суда практиковать в том месте, где он работал. То есть должно быть ограничение для адвокатов. Если ты был следователем, нельзя тебе представлять обвиняемых или подозреваемых в том следственном органе, где ты проработал большое количество времени, там друзья, связи, все это понятно, чем это кончается. Также недопустимая вещь это то, что следователь приглашает того или иного адвоката. Это должно быть обезличенно, через органы адвокатского самоуправления. Непонятно по какому критерию следователь приглашает по назначению адвоката Петрова или Сидорова. В общем, понятно по какому критерию он это делает.

Я думаю, что это должно обезличенно иметь запрет, и во многих странах СНГ данный запрет существует – о недопустимости следователя и судьи приглашать конкретного адвоката. И, как правило, коррупционные следователи и судьи работают с конкретными именами, с конкретными адвокатами. И они срастаются между собой.

Только через независимый самоуправляемый орган адвокатуры обезличенно должен приглашать следователь и судья.

Н. Андрущенко:

– Игорь Леонидович, а Френкелю был назначен следователем адвокат?

И. Трунов:

– Да, конечно. Первое время был назначен адвокат, от которого естественно в последующем он отказался. И его просьба о приглашении к нему тех адвокатов, которых он знает и с которым он сотрудничает, она была зарегистрирована, зафиксирована. Но не была исполнена.

Конечно, сейчас этот вопрос висит в воздухе. Потому что два адвоката, которые представляют Алексея, прорвались каким-то правдами и неправдами к нему, но третий адвокат Матвеев до сих пор не может туда прорваться, потому что его в тюрьму не пускают, так как разрешение такого рода не поступило.

И в СИЗО не пускают. А закон о содержании под стражей обвиняемых и подозреваемых напрямую четко говорит о том, что это недопустимая вещь – разрешение следователя.

Н. Андрущенко:

– А кто теперь имеет доступ к Френкелю?

И. Трунов:

– Я и Людмила Константиновна.

Н. Андрущенко:

– А какими неправдами в СИЗО можно пробраться?

И. Трунов:

– Никакими. Если только вы со следователем не имеете добрых, хороших отношений и вместе не играете в одну игру. Если вы работали раньше в этом следственном управлении и со следователем дружны, то вероятность того, что вы попадете в тот же момент, конечно же, велика. Это есть как раз та неправда, за счет которой можно легко, беспрепятственно попасть буквально по звонку, а бумага придет завтра. Здесь вопрос реальной состязательности, а не эффективной состязательности, когда есть адвокат, ничего он не выполняет, никакой защиты он не осуществляет, а наоборот помогает зафиксировать те процессуальные документы, которые получены с нарушением закона, с применением физического и психического насилия. Поэтому перехожу к тому, что было вчера.

Вчера была вторая часть процессуального действия по факту проверки Центробанка. По крайней мере, так нам озвучил Пухов.

Н. Андрущенко:

– А кто такой Пухов?

И. Трунов:

– Вопрос: кто такой Пухов? – нас тоже волнует.

Кто такой Пухов? И был ли Пухов Пуховым? Почему? Потому что, когда Пухов проходит в тюрьму, он сдает удостоверение. Также как и все остальные сотрудники и адвокаты.

Все сдают удостоверения. Когда мы встретились первый раз в тюрьме, он сказал, что я – Пухов. Мы сказали: «Можете какое-то удостоверение показать?» Он говорит: «Ну, вы же знаете, что в тюрьме у меня все отобрали. И я вам ничего показать не могу».

Мы спросили: «Хорошо. Тогда можете вы показать какие-то процессуальные документы, на основании чего вы ведете поверку, и что у нас проходит здесь? Что у нас будет?» То есть в рамках чего вы проводите эту проверку? И на основании чего именно вы это делаете?

То есть, есть постановление Генерального прокурора или есть постановление кого-то из его замов, которые дают вам те или иные полномочия. Он сказал, что у меня сейчас ничего нет, но я вам готов представить это в следующий раз. Поверили на слово, потому что если он был, наверное, не Пухов, его бы не пустила система Федеральной службы исполнения наказаний – подумали мы.

Вчера Пухов снова пришел без удостоверения, Снова стало не ясно – он Пухов или не Пухов? И отказался предъявлять какие-либо процессуальные документы того, какую проверку он ведет. Он рапортовал, что он сотрудник надзорной инстанции. Сейчас осуществляется проверка в порядке статьи 21 Федерального закона о прокуратуре. Это порядок рассмотрения надзора, соблюдение законодательства, соблюдение Конституции и т.д. И в порядке закона о прокуратуре он не обязан представлять никаких процессуальных документов. Мало того, решение по надзорной проверке также не обязан представлять.

И решения вообще может и не быть. То есть возможности обжаловать это решение, возможности получить эти документы, возможности узнать, что же эта поверка под собой имела место. И, естественно, мы вчера сделали заявление о том, что прокуратура подменяет понятия надзорная функция и расследование преступления.

Было сообщение о преступлении, распространенное в СМИ и в рамках 144 статьи Уголовно- процессуального кодекса прокурор должен был по уголовно-процессуальному кодексу поручить следователю, который должен был провести проверку. То есть мы имеем две проверки. Одна поверка о надзоре, вторая – сообщение о преступлении в рамках Уголовно-процессуального кодекса. То, что должно быть, это в рамках УПК. И Пухов, как прокурор надзора, по Уголовно-процессуальному кодексу, не имеет права проводить эту поверку.

Поэтому произошла подмена понятий, искусственно. Почему это нас не устраивает?

Потому что, если проверка проводится в рамках УПК, то выносится одно из двух решений – либо возбуждение уголовного дела, либо отказ от возбуждения уголовного дела. В том и другом случае мы имеем возможность обратиться в суд, и обжаловать это решение. Естественно, по всей вертикали судебной системы, в том числе и Страсбургский суд по правам человека, и в рамках этой поверки мы можем иметь и наблюдать все эти документы, все действия, которые были сделаны или не сделаны. То есть обжаловать как действия, так и бездействия.

Н. Андрущенко:

– Фактически такого дела «Френкель против Центробанка» не существует?

И. Трунов:

– На сегодняшний день прокуратура не ведет никакой проверки Центробанка. На сегодняшний день прокуратура ведет поверку о заявителях, то есть она проверяет заявителя. При том, что первым вопросом, который встал, это уголовная ответственность заявителя за распространение несоответствующей информации, то есть за заведомо ложный донос.

Это первый вопрос, который поставили, то есть определенное давление на заявителя, когда он может быть привлечен к ответственности, если какая-то часть информации не подтвердится.

Тем не менее, мы поставили вопрос о том, что необходимо организовать проведение поверки по сообщению о преступлении в соответствии с УПК. И ждем от прокуратуры проверки, сообщения о преступлении, а не проверки заявителя, потому что заявителя, в общем, проверяют, но в рамках другого дела. Здесь эти вопросы не пересекаются, и между собой имеет связь весьма прозаическую. Я хотел бы сказать то, что нам видится. Почему это делается? Потому что обвинение в убийстве слабо, оно рассыпается. У мня есть мнение о том, что на сегодняшний день то единственное доказательство, это показания подозреваемой Аскеровой, уже утратили как таковые свою силу, поэтому прокуратура так себя ведет. Она, скорее всего, готовит ряд обвинений экономического свойства.

Когда бы суть обвинения была бы настолько туманна и непонятна обыкновенному слушателю или читателю, чтобы было не ясно, кто там виновен, в чем там виновен. Потому что с убийством достаточно четко и достаточно ясно. Оно либо доказано, либо нет. А экономические преступления это, конечно, очень сложные конструкции. И, скорее всего, готовится ряд запутанных, неясных обвинений, которые уведут от того громко отрапортованного якобы раскрытия преступления, потому, что, скорее всего, это единственное доказательство на сегодняшний день утратило силу как таковое. Если есть какие-то вопросы по каким-то делам, пожалуйста, задавайте. Это сироты, инвалиды, потерпевшие от авиакатастроф, осужденные за взрывы в метро.

ТВ-Центр:

– Я знаю, что вы встречались в конце января с родственниками потерпевших в Донецке. И сейчас там организуется общественная организация родственников погибших. Расскажите подробно, как там обстоят дела с подачей исков от этих родственников? Кто судится? Сколько человек решило судиться?

И. Трунов:

– На сегодняшний день мы получили документы от 84 человек. Мы, пытаемся, это дело объединить в единое делопроизводство, потому что так и легче, и меньше времени это займет. Поэтому готовим все документы. Часть исков уже готова.

Часть людей собирают документы, потому что эта вводная прошла для них неожиданно и недавно. Также, мы обратились по семье Юсько, мама которого была зарегистрирована в Москве. Мы хотим направить иск в Московский суд для того, чтобы уменьшить издержки на судопроизводство. Потому что, к сожалению, эти люди не платежеспособные. Они не в состоянии оплачивать работу серьезной группы адвокатов, и мы им оказываем помощь бесплатно.

Но, тем не менее, накладные издержки есть, нам нужно туда ехать, нам нужно там жить, нужны определенные бумаги, какие-то небольшие затраты, они имеют определенный смысл для них. Естественно, тоже и для нас. Поэтому пытались минимизировать это все и провести процесс в Москве.

Но Московская судебная система ответила достаточно странно, ответила отказом. И она этот иск не приняла и перенаправила его в Санкт-Петербург.

Сейчас этот иск поступил в Санкт-Петербургский областной суд. И, скорее всего, процесс будет назначен в Московском районном суде Петербурга, куда и будет обращено еще 84 исковых заявления.

Но коллективные иски не принимаются. Мы поставим вопрос на примере Норд-Оста, когда просим объединить иски, так как ответчик один, предмет один, объединить все в единое делопроизводство.

И здесь суд либо объединит, либо мы будем рассматривать вот такой пулеметной лентой, когда через каждые 15 минут очередное дело, и так, на несколько дней.

На сегодняшний день с исками обстоит так. И то, что потерпевшие решили объединиться, так как со всей страны звонят, у нас достаточно много случилось жертв и трагедий с нашими авиаперевозчиками. И вопрос достаточно остро стоит. И также остро стоит вопрос о нарушении прав и свобод пассажиров. Почему?

Сейчас распространена практика, когда на рейс продается гораздо больше билетов, чем самолет вмещает, с тем расчетом, что если какая-то часть не придет на самолет, то все равно заполнить самолет до отказа. Для того, чтобы убытки минимизировать.

Но часто бывает, когда приходят все, и тогда какая- часть, а это, как правило, 10-15 человек, они не улетают просто никуда. И это остается безнаказанно, потому что не работают судебные институты возмещения вреда с авиаперевозчика.

А авиаперевозчик мощно и плотно защищен. И мы знаем, что если вы предъявите иск к авиакомпании «Сибирь», которая летает в Москве, то вам судиться придется ехать в военный городок Обь-4, где он зарегистрирован, и этот суд непонятно в чью пользу вынесет это решение.

В данной ситуации это больше, чем проблема потерпевших авиакрушение под Донецком. Это проблема, которая назрела на сегодняшний день, проблема дисциплины и проблема регламентации.

Поэтому компенсационно-штрафной институт, когда суммы будут серьезные, он будет работать лучше и, как показывает практика мировая, что это гораздо эффективнее, нежели чем эти очередные расследования с непонятными выводами.

ТВ “Столица”:

– Если возвращаться к делу Алексея Френкеля. Я бы попросила объяснить, что, значит, утратили силу доказательства показаний?

И. Трунов:

– Чьи показания?

ТВ “Столица”:

– Вы сказали, показания Аскеровой……

И. Трунов:

– Я так думаю, что Аскерова отказалась от тех показаний первоначальных, которые она давала, потому, что, судя по той деятельности, которая сейчас осуществляет прокуратура, ничего не делается по делу об убийстве Козлова, ничего не предпринимается.

Сейчас идет кампания дискредитации Френкеля. И идет уклон в сторону экономической составляющей. Это мой вывод. Я здесь не разглашаю никакой тайны следствия, потому что я этого не знаю, о том, что говорит Аскерова сейчас.

Но мое мнение такое, что, скорее всего она, от того, что оговорила себя и всех остальных, отказалась. Поэтому мы видим такую деятельность, совершенно в другой отрасли. Скорее всего, это кончится тем, что Алексею будут предъявлять какие-то экономические преступления. И меня удивляет, что, как правило, в таких делах во время обыска находят какие-то несуществующие вещи в виде наркотиков и патронов.

Почему они здесь не нашлись, достаточно удивительно, потому что дело очень шаткое.

ТВ “Раша тудей”:

– Не могли бы прокомментировать письма господина Френкеля и также сказать, почему не называются фамилии в этих письмах? В Центробанке это прокомментировали так, что пока нет фамилий, нет конкретных обвинений. Никак нельзя это проверить.

И. Трунов:

– Здесь у нас присутствует именно специалист в этой отрасли.

Н. Андрущенко:

– Алексей Мамонтов. Вы, собственно, служили, я так понимаю, дуплом Дубровского, вам передавали письма Френкеля. Каким образом?

А. Мамонтов:

– Есть письма Мамонтова, есть материалы Френкеля. А нет писем Френкеля и нет писем Мамонтова-Френкеля. Поймите еще раз. Сколько можно говорить.

Вчера я направил еще не обнародованную часть материалов журналистам для ознакомления. Опять написал: господа, никаких писем не существует, ни первого, ни второго, ни третьего, ни четвертого и т.д. Есть материалы, которые мы с Френкелем обсуждали в течение всего пошлого года. По крайней мере, с весны прошлого года постоянно встречались, обсуждали, потом у нас инициативы определенные были, мы готовили обращение, предложения, и в законодательные органы и т.д.

Какая-то часть материалов, которую мы обсуждали, она касалась того вопроса, которым Френкель занимался тоже достаточно основательно. Это вопросы создания коррупционной системы в стенах Центрального Банка. С указанием конкретных схем, эпизодов, фамилий и т.д. Вот эти материалы у меня имеются.

И эти материалы, кстати говоря, часть этих материалов он просил как-то опубликовать, учитывая, что я имею опыт печатать статьи и т.д.

Он этого опыта не имеет. Я ему сказал, что это публиковать невозможно, просто настолько это рыхлый материал.

Н. Андрущенко:

– Когда он просил это сделать? Когда уже был под следствием?

А. Мамонтов:

– Последний раз он просил об этом, 6 ноября 2006 года. Он мне передал материалы по электронной почте. Потом мы встречались, опять я ему сказал, что это напечатать невозможно и т.д.

Еще раз хочу подчеркнуть, материалы – это не какие-то письма на волю узника, находящегося в заточении или вдалеке, или в эмиграции. Сами понимаете, что режим содержания не предполагает передачи никаких писем, только с правонарушением, то есть с малявой. Причем каждый раз говоришь: нет никаких писем. Нет писем. Есть материалы.

Н. Андрущенко:

– То есть в конце ноября он попросил вас сформулированные им схемы работы Центробанка коррупционные, на ваш взгляд, опубликовать? Вы этого не сделали.

А. Мамонтов:

– Не так. Еще раз, чтобы точно было. Прислал мне в начале ноября очередное послание. Это уже было не в виде материалов, записок, а все-таки он попытался это сформатировать в виде некой статьи. Но она была громоздкой, там порядка 17 страниц. И много там тем поднято сразу. И достаточно рыхлая, даже ритмически она не очень. Журналисты знают, что это такое. Я ему сказал: если это публиковать, то нужно колоть на несколько частей, и каждую из этих частей нужно приводить в порядок, чтобы это можно было прочесть. Тем более, чтобы широкому кругу читателей понятно было.

Н. Андрущенко:

– Алексей, вы путаетесь в показаниях. Вы вместе с ним обсуждали коррупционные схемы, или он вам написал статью и просил помочь с публикацией?

А. Мамонтов:

– Меня так в прокуратуре не обвиняли в том, что путаюсь. Напротив, там дружелюбно выслушивали, в полном объеме.

Ни в каких показаниях я не путался, я еще раз говорю: я хочу определенности.

Н. Андрущенко:

– Это ваша общая затея, схемы Центробанка? Или это все-таки его одного?

А. Мамонтов:

– Все материалы, которые готовились, это готовились только им. Я разделял и разделяю его позицию по отношению к качеству банковского надзора в России. И не только я. В банковских кругах об этом уже устали говорить.

Это притча во языцех. То, что происходит последние несколько лет в банковском надзоре и в банковском регулировании, осуществляемом Центральным банком, это просто беспредел, если одним словом называть.

Поэтому мы со своей стороны много раз обсуждали все эти проблемы и на конференциях, и на наших совещаниях, советах ассоциации, на собраниях. Мы публиковали материалы, там есть критика системы банковского надзора, которая коррупционноемка по определению.

В том числе и я публиковал такие статьи, и у меня, кстати, был практически открытый, острый конфликт с бывшим председателем Комитета банковского надзора по вот этим системным вещам. Но тот материал, который был у меня, в моем распоряжении просто он теперь уже в распоряжении всех находится, кто хочет.

Этот материал полностью готовился Френкелем. Мое участие заключалось только в одном, я не счел возможным этичным и корректным в этом материале, который я предлагал журналистам ознакомиться, оставлять фамилии, наименования действующих структур и т.д. И не только по правовым соображениям и этическим, просто опять-таки, поскольку это моя личная инициатива была, публиковать эти материалы, то для меня главное было обратить внимание на ту систему банковского надзора, которая невероятно коррупционноемкая.

И она продолжает развиваться, эта система в Центральном банке. Все последние события об этом только и говорят. Основа для коррупции в Центральном банке создана, остается, сохраняется и, думаю, что будет дальше развиваться, если не предпринять соответствующие действия. Обратить внимание сообщества на это и, может быть, даже не только делового сообщества, но и широких кругов, это было моей задачей.

Никаких указаний, никаких маляв из мест заточения я не получал. Еще раз говорю. И никакой другой инициативы, есть трактовка, что вот, это защита как бы товарища.

Мы никогда не были друзьями. Да, часто встречались, профессионально общались, но я не знал не только тех подробностей, которые, оказывается, знают корреспонденты одной газеты. Но я не знал даже и более достойных подробностей о том, что мы вместе окончили МГУ с отличием, он гораздо моложе, что он из провинции, из Вольска, что у него такие родители, с которыми я познакомился, прекрасные.

Невероятной порядочности и интеллигентности люди. Честно говоря, таких сейчас редко приходится встречать.

Н. Андрущенко:

– Вот вы говорите, что изъяли фамилии. А вот читаю материалы агентства Росбалта, тут написано, что из этих материалов известно три персонально подозреваемых им чиновника ЦБ- Виктор Мельников, Михаил Сухов и Андрей Козлов.

Фамилии все-таки попали? Это те фамилии, которые вы изъяли из материалов?

А. Мамонтов:

– Там была указана фамилия Мельников, там речь шла о том взаимодействии, того человека, который отвечает за взаимодействие с Росфинмониторингом. С Федеральной службой по финансовому мониторингу. И в ЦБ за это отвечает заместитель председателя Центрального банка Виктор Мельников. Но прямого указания на то, что именно указанный господин фигурирует в числе лиц, возглавляющих эту систему коррупционную, этого там нет.

Что касается Андрея Козлова, то да, тут мы расходились очень серьезно с Френкелем. И расходимся. Он считал, что к этой системе, которая создана в ЦБ, коррупционная система, не мог быть не причастен, и не мог быть одной из ключевых фигур бывший председатель комитета банковского надзора. Я совершенно с этим был не согласен.

Я знаю Козлова лет 15, знаю все его недостатки и достоинства, недостатков там множество и не самых приятных. Но только не это. Но, к сожалению, в данном случае мы расходились, и это имя как бы, в том числе фигурирует в этих материалах.

Телекомпания «Эхо»:

– Генпрокуратура говорила, что собирается лишить вас адвокатского статуса. Якобы запросы какие-то посылали. Есть какие-то подвижки? Там действительно были запросы?

И. Трунов:

– Я считаю, что это, конечно, безобразие, такого рода заявления. Почему? Потому что в соответствии с Конституцией у нас состязательность и равенство сторон, когда равная сторона вместо того, чтобы в процессуальном плане доказывать свою правоту, занимается борьбой с адвокатом.

А ведь не адвоката в чем-то обвиняют. Это, конечно, недопустимые вещи. Но, к сожалению, мы знаем подобные примеры, когда адвокат был лишен статуса. И когда подобные представления имели место.

Поэтому это, конечно, дает определенную неуютность и ощущение неуверенности. И после того, как прокуратура это заявила, если вы посмотрите, заявление адвокатов стали более сдержанными. Они перестали комментировать, стали чаще упоминать, что дали подписку и т.д.

Я считаю, что это, конечно, глупость, когда с адвоката обвиняемого берут подписку о неразглашении. У следствия есть возможность не давать никаких материалов обвиняемому, и Конституционный суд этот вопрос рассматривал. И с обвиняемого не могут брать никакую подписку, то есть обвиняемый априори не получает просто информации, и он его получает в полном объеме только в конце следствия, когда знакомится с материалами дела.

Поэтому подобные формы давления это, конечно, недопустимая вещь, которая нарушает права и свободы гражданина. У нас и так институт адвокатуры не совершенен. У нас и так есть вот эти коррупционные моменты, когда следователь может пригласить своего адвоката, бывшего коллегу, с которым они вместе работали. И он, может быть, даже специально ушел в адвокатуру для того, чтобы совместно сотрудничать.

Когда следователь имеет рычаг недопуска адвоката, и вы бегаете вокруг тюрьмы целый месяц, а ваш клиент естественно понимает, что если вы даже прорваться к нему не можете, чем вы ему поможете? Поэтому естественно, что он понимает, что прокуратура сильна или следствие сильно, и он подписывает все то, что ему дают, что у нас случается сплошь и рядом. Действует система оговора. Поэтому невиновных в наших тюрьмах – огромное количество.

Звучат цифры, что до 30% у нас невиновных, которые вот таким образом оговорили себя, которые умудрились подписать все, что им дают подписать. Потому что адвокатура несовершенна. Наше законодательство блокирует возможность оказания юридической помощи.

По моему мнению, показания Аскеровой, данные на предварительном следствии – это единственное доказательство. Я не знаком с материалами, поэтому это мое мнение. Если бы я знал его и разгласил, что это единственное, так как я знаю. А я не знаю, может, действительно что-то есть еще. Но я высказал свое мнение и за это мнение сразу встал остро вопрос, во-первых, о лишении статуса, во-вторых, в возбуждении уголовного дела. И, конечно, это показывает лишний раз слабость следствия и недопустимость таких приемов.

Потому что, к сожалению, это может случиться с каждым, в том числе и с журналистом, если завтра грядут какие-нибудь пертурбации, то рычаг воздействия один – это возбуждение уголовного дела.

Вот Москва сегодня отличается, и не случайно она отличается от всех регионов. В Казани вы можете прийти по ордеру адвоката без всяких разрешений следователя. А в Москве нет. Почему? Да потому что громкие дела в Москве. Поэтому вот этот анахронизм существует именно в столице, потому что этот рычаг, которым пользуются, он по-прежнему здесь сохраняется.

Сейчас мы пытаемся сломать это. И очень здорово, что пресса слушает и поддерживает, потому, что это касается каждого. И мы все-таки должны прийти к тому, что да, виновный должен сидеть и отвечать. Но вина его должна быть доказана не как-то виртуально или какими-то способами физического или психологического давления, которые оказывают большее влияние на человека, нежели побои. Потому что весь этот комплекс с казачками подсадными, с физическим давлением, с недопуском адвоката – он дает максимальный эффект на тех людей, которые впервые туда попали.

Людмила Константиновна, которую долго не допускали, и которая получила вот эти документы от Генеральной прокуратуры о допуске ее, это процессуальный противник.

Я думаю, она скажет несколько слов.

Она сейчас подала в суд на Бутырскую тюрьму, на администрацию, которая с разрешения Генеральной прокуратуры, правда, сжалилась и пустила ее к подзащитному. Но это ненормально.

Л.Айвар:

– Мне кажется, уже все сказано… Я вступила в дело 20 января и 20 же января обратилась к следователю с просьбой предоставить возможность повидать Френкеля в следственном изоляторе, поскольку он настаивал на участии его защитников…

И только 30 января следователь соизволил через своего помощника передать бумагу, и то не мне лично, а через еще одного следователя, который является участником следственной группы.

Они привезли данную бумагу в следственный изолятор только потому, что 31 числа была проверка по так называемым письмам Алексея Ефимовича Френкеля. И в связи с этим мне удалось после вот этой даты посещать Френкеля в следственном изоляторе.

Когда мне это допущение дали, мне сказали, что это в виде исключения и только потому, что едет прокуратура с проверкой. А вообще все это мы еще не получили, а когда получим, пошлем по почте. Вот с адвокатом Матвеевым такая ситуация. Они получили наши документы, послали по почте в Бутырское СИЗО, вчера мы вместе с ним приехали в следственный изолятор, его развернули и сказали – до свидания, потому что о вас здесь никто ничего не знает…

Н. Андрущенко:

– А вы имеете право рассказывать, что было вчера на допросе?

Л. Айвар:

– Мы бы хотели вчерашний допрос оставить без комментариев. А по поводу того заявления, которое было сделано, Игорь Леонидович уже озвучил. И по поводу вот этого поведения следствия, 30 января была подана жалоба в Тверской районный суд об оспаривании действий и бездействия начальника Бутырского изолятора.

Мы ссылались на статью 18 Закона о содержании под стражей, которая гласит, что адвокат имеет право на свидание со своим подзащитным по предъявлению ордера и удостоверения. Истребование у адвоката других документов запрещается. Вот это у нас не выполняется.

Н. Андрущенко:

– Был нарушен закон?

Л. Айвар:

– Вы знаете, у Алексея Ефимовича возникает очень большой объем вопросов. Когда мы к нему приходим, свидания происходят по 6-8 часов. У него завтра будет рассмотрение иска в Арбитражном суде к Центробанку. И в связи с тем, что он принимал непосредственное участие в данном арбитражном процессе, естественно, он хочет продолжать свою деятельность по доказыванию своей правоты в Арбитражном суде.

И он написал заявление на имя следователя Фомицкого о том, чтобы ему обеспечили завтра выезд в Арбитражный суд для принятия участия в рассмотрении дела. То есть, он питает такие надежды. Посмотрим, чем это закончится.

И. Трунов:

– Также 12-го у нас мера пресечения в московском городском суде, кассационное обжалование. Если по этой теме есть какие-то вопросы, у нас на сайте нашей коллегии висят эти документы процессуальные, есть папка о Френкеле. И вот это заявление, которое я сейчас озвучил, которое вчера подали прокуратуре, мы вывесим на сайте и вы можете ознакомиться с той нормативной базой, чтобы это не было голословно.

Телекомпания «Эхо»:

– После ареста Френкеля было такое сообщение, что, якобы, ведется служебная проверка на Петровке, 38 по факту причинения ему телесных повреждений.

И. Трунов:

– Вот под эту проверку как раз мы и умудряемся прорваться к нему. То есть, под первую проверку прорвался я, под вторую проверку прорвалась Людмила Константиновна. Иначе там не получается. Допуск в СИЗО на Петровке я получил именно на процессуальные действия по факту нанесения телесных повреждений, где он же и был обвинен в том, что он оказал при задержании сопротивление, что было, конечно, смешно, с учетом того, что арест производили более 20 сотрудников. И фраза, которую сказал один из юристов, который был с ним, о том, что, предъявив удостоверение сотрудника МУРа, он сказал:

“вы, наверное, в нетрезвом состоянии, от вас перегаром пахнет”.

Эту фразу расценили как сопротивление, после чего бить начали Френкеля, а не того, кто эту фразу сказал. По этому факту взяли объяснение, по этому факту ряд ходатайств мы заявили, в том числе о рентгене и обследовании.

Все это утонуло в непонятном направлении и результаты этой проверки неизвестны. Возможность обжаловать или оспорить, при всем при том, что эта проверка имеет очень короткий срок. Ее должны сделать за три дня. Либо отдельное постановление и 10 дней. Скорее всего, она уже готова.

Мы обратились с ходатайством о возможности получения постановления по результатам проверки. А постановлений два – возбуждение, либо отказ от возбуждения и возможность обжаловать эту проверку.

Решили не спешить. Потому что эти грязные неэтичные вещи, по большому счету, эффект имеют нулевой. Понятно, что прокуратура набила руку здесь вот в такого рода грязных публикациях. И, как известно, в свое время применяли, прежде всего, к своим сотрудникам. И там это, конечно, имело место и имело определенный смысл. Потому что государственный чиновник, должностное лицо иметь должен определенный моральный уровень. А простой человек, обыкновенный бизнесмен, ну где-то он и не должен этот моральный уровень иметь.

Ну, наверное, должен, но это не так остро стоит в отношении обыкновенного человека… Поэтому в данной ситуации, я думаю, вот по отношению к предпринимателю Френкелю эта грязная информация не требует комментариев и не требует объяснений. Потому что она ничем для него не чревата, кроме одного. Того, что это определенный способ давления с учетом того, где он сейчас находится. И как там относятся к этому. Вот единственная цель, которую я под этим вижу.

Это определенное давление с использованием рычага противоправного элемента того, который находится с ним сейчас в общей камере. Он сейчас не сидит на спецуре. Для меня, конечно, было удивлением, что его посадили в общую камеру и посадили в Бутырскую тюрьму.

Я-то думал, что его посадят на Матросскую тишину, в тот изолятор, где сидят либо политические деятели, либо какие-то деятели серьезные. Его посадили в общую камеру. Сейчас стало понятно почему. Потому что появилась вот эта публикация, которая своего рода пресс и давление, потому что понятно, что уголовный элемент относится к лицам нетрадиционной ориентации очень пренебрежительно.

Это мягко сказано, то есть, это давление. Это очень серьезные репрессивные меры. В данной ситуации, мне кажется, что это такая продуманная позиция определенного продолжения давления.

Когда сейчас адвокаты получили доступ, давления официального не получается, но уже завуалированное давление имеет место быть в виде вот таких публикаций.

Репутация тут вообще и ни при чем. Поэтому наше мнение, что, конечно, в последующем мы обжалуем эту публикацию с позиции защиты чести и достоинства. Но, не подыгрывая СМИ, на сегодняшний день, когда это остро.

И, естественно, будем предпринимать меры к тому, чтобы оградить его от давления тех уголовных элементов, которые могут посчитать это определенным призывом к действию. Это, конечно, нас волнует больше всего.

Л. Айвар:

– Когда мы вчера пришли, а мы пришли практически в первых рядах, Алексей Ефимович вышел уже к нам с газетой, которая еще не появилась на прилавках киосков. Уже в следственном изоляторе Бутырки эта газета была.

Он отреагировал на это как полный бред и, соответственно, все остальное. Он расценивает это тоже как определенное воздействие на него со стороны правоохранительных органов. И еще, в этой газете, как бы она ни была мерзопакостна, есть та информация из материалов дела, которую разглашают органы предварительного следствия, обвиняя в этом адвокатов.

И. Трунов:

– Мы не знаем вообще ничего. Мы не знаем, был ли этот обыск или нет, на который ссылается газета. Потому что в соответствии с УПК, при обыске должен присутствовать либо сам человек, у которого ведется обыск, либо кто-то из его родственников. Но ни он, ни его родственники при этом обыске не присутствовали.

Мы, адвокаты, тоже не представлены в известность о том, что проводились какие-то процессуальные действия, велись какие-то обыски. Поэтому для нас остается загадкой вот эта информация в полном объеме – что это такое? Что-то было или этого не было ничего. Потому что у него, конечно, нет никаких дач и нет никаких квартир.

А. Мамонтов:

– На днях выйдет публикация в этой газете с фотосессией, в которой как бы фигурируют два персонажа – Френкель и я… …Развитие должно быть…. Общество требует все новых и новых подробностей, деталей из частной жизни людей, фигурантов этого дела. Но если вы обратили внимание, там опять прокуратура, мне кажется, засветилась еще и в том, что, если вы заметили, ведь первоначальная версия была, что там чего-то пожадничал, недодал сколько-то денег… дешевое убийство.

Меня, честно говоря, порадовало, действия прокуратуры в последнее время радуют только. Вот Игорь Леонидович сказал, что по его ощущениям и предположениям, у них там все сыплется. Мне это сразу же показалось, как я посетил прокуратуру. Я почувствовал, что у них там все очень шатко, и они ищут какие-то пути отхода.

Уже сейчас готовят пути отхода, потому что ситуация крайне для них неприятная возникает. Уж не знаю, сознательно или неосознанно, но я убежден до сих пор, и с каждым днем только укрепляюсь: следствие взяло ложный след.

Сознательно или несознательно, неважно. Или ему подсказали, этот след, уводя от истинного следа. Я имею в виду расследование убийства.

Следователи сделали свою работу, они доложили наверх, подставили, таким образом, генерального прокурора, который только пришел да еще как бы в сыске не особо силен. Он успел рапортовать, дело действительно громкое. Все кругом уже вертится… Вертят дырки на погонах и лацканах.

Н. Андрущенко:

– …Президент страны сказал, что вот следствие раскрыло убийство Андрея Козлова, а теперь, выходит, его ввели в заблуждение тоже?

А. Мамонтов:

– Более того, сейчас возникает другая как бы параллель. В последний год перед выборами, год напряженнейший, там есть много сил, которые мнят и видят себя на высоких постах, там свои складываются партии – не в том плане, какие у нас присутствуют в думе, а другие партии.

И эти партии следят, чтобы их соперники не сделали опрометчивый шаг, оплошность, ошибку. В данной ситуации мы с вами скоро будем наблюдать серьезные столкновения именно в этом деле, потому что тут задействовано очень много: честь, репутация и профессиональные качества высших должностных лиц. Поэтому здесь схватка будет жесточайшая. И последние события, связанные с публикациями в этом таблоиде, только подтверждают, что, я говорю, меня это, с одной стороны, радует. Потому что вот Игорь говорит, что тут есть другой минус большой, что там будет давление сильное, там и без того сильное давление на Френкеля изначально, а тут еще и будет со стороны уголовников, но меня радует, что прокуратура засвечивается с каждым своим движением. Я думаю, что она и дальше будет засвечиваться.

Им отступать некуда, а ситуация все хуже и хуже. Если окажется, что Аскерова откажется от своих показаний, либо эти показания не найдут должной реакции в суде, постольку, поскольку мало дать такие показания, нужно еще и подтвердить мотив преступления.

Мотив на сегодня, кстати, одна из самых шатких частей, звеньев всей версии. Прокуратура тоже постоянно путается – каков мотив, то ли это упреждающий удар по тем лицам, которые способны разрушить. То ли это месть за разрушенный бизнес.

Я попросил подготовить справку вип-холдинга, какие на самом деле потери составили в связи с отзывом лицензии и т.д. Потому что мне в личной беседе, мы там неоднократно говорили с Френкелем, кстати, и до трагедии 13 сентября, и после трагедии. Один из вопросов – много ты там потерял?..

Какие там потери? Может быть, из-за экстренной продажи части каких-то активов, которые опять-таки принадлежат ему и не более того. То есть, потерь там как таковых-то и не было. В отличие от тех версий…

Н. Андрущенко:

– Видимо, были потери вкладчиков.

А. Мамонтов:

– Потерь вкладчиков не было. Потому что в тех банках, которые Френкель возглавлял, основными клиентами этих банков были опять-таки структуры самого Френкеля, поэтому особых потерь там не могло быть…

Еще раз хочу сказать, я даже встречался с представителями холдинга, они тоже там все встревожены и не знают, как помочь…

Н. Андрущенко:

– Фамилия Аскеровой когда-нибудь звучала, вы были знакомы?

А. Мамонтов:

– Никогда, еще раз говорю, мы только решали деловые вопросы. После задержания, предъявления обвинения я встречался с отцом и он сказал – да, я знаю Аскерову, мы там тоже в этом ресторане то ли ужинали, то ли обедали…

У них действительно были там какие-то бизнес-интересы, но я уже об этом тоже тысячу раз говорил – Френкель был чрезвычайно осторожный человек, как бы знаете, это инженер, шахматист.

Я потом только узнал, что он в шахматы играл. Он шахматист, он расставляет все ходы, он потому и успешен в своем бизнесе. Должен сказать сразу, никто в банковском сообществе не только я, никто в банковском сообществе среди банкиров, с кем мне только ни приходилось общаться, никто не верит в то, что это Френкель. Никто не верит, что это банкир вообще. Что это человек, который возглавляет, владеет или работает в банке. Никто. Поэтому для сообщества совершенно понятно, что искать истинных заказчиков и организаторов нужно в другом месте. Что касается Аскеровой, там какая-то часть бизнеса по “Тришу”, да, там у них, может быть, были даже какие-то совместные паи. Для Френкеля «Триш» – это такой микроскопический бизнес… Многие банкиры имеют маленькие ресторанчики, чтобы там можно было принять людей, своих, встретиться, поговорить и т.д….

Но он знал о ней все. Что у нее мошеннические схемы в Дагестане, что у нее… Будьте уж уверены, Френкель, имея в виду его склонность как бы узнавать человека досконально, а это даже видно из материалов тех, которые передаются вот сейчас, по коррупционным схемам, уж он-то знал о ней все. И представить, что этот человек впрямую входит в контакт с таким человеком, заказывает ему, передает аванс, оставшуюся часть, рассчитывается и т.д. Вы знаете, да это просто невозможно, абсолютно.

Я после этой трагедии 13 сентября неоднократно с ним встречался, неоднократно мы беседовали откровенно по всем вопросам. И заметьте, опять-таки, он никогда, ни на одну встречу не приезжал с охраной, хотя можно было представить – человек, который владеет такими активами, я знаю, и с меньшими активами люди ездят на джипах с двумя джипами охраны. Он приходил совершенно свободно в любые места, я не видел с ним рядом вообще никогда никого. Он никогда никуда не уезжал и не прятался.

Он выступал у нас 21 ноября на совете, докладывал вопрос, по результатам которого потом обращение готовилось на четырех листах, конкретные предложения по внесению правок в законодательную базу. На Новый год, когда вся банковская Москва ломанулась отдыхать в жаркие страны, он остался в Москве.

Н. Андрущенко:

– Спасибо, Алексей. Еще вопросы есть, коллеги? Прошу вас. У меня, пожалуй, последний вопрос будет. Игорь Леонидович, скажите, пожалуйста, ощущение такое, что лучший способ защиты нападение. В возбуждении уголовного дела Френкель против Центробанка вы будете настаивать?

И. Трунов:

– В данной ситуации «настаивать» – это слово как-то не соответствует действительности. То есть, по материалам проверки должно быть вынесено постановление. Либо в возбуждении уголовного дела, либо в его отказе. Анализ вот этого постановления даст возможность либо обжаловать это постановление, либо, если оно будет аргументировано и обосновано, то оставить его таким, как оно есть. Этот вопрос уже буду решать не я, потому что я здесь инструмент.

Я – адвокат, представляющий интересы. Мои интересы не могут разойтись с интересами самого того человека, которого я защищаю. Если он решит оговорить себя, то в данной ситуации, как ни странно, я должен буду в чем-то поддержать эту позицию. Поэтому решение будет принимать он, а не я.

Н. Андрущенко:

– А какие сроки постановления?

И. Трунов:

– Трое суток на проверку, десять суток продлить может прокурор эту проверку. Поэтому проверка в порядке УПК очень короткая.

Н. Андрущенко:

– Она еще не началась?

И. Трунов:

– Мы пока заявили ходатайство о том, что она должна быть начата и, в соответствии с законом, не нужно подменять понятия.

Н. Андрущенко:

– Спасибо большое, уважаемые гости, за то, что были у нас и все рассказали. Спасибо.