Игорь Трунов: «Это проблемы нашего общества в целом»
Лишение профессионального статуса известного адвоката Игоря Трунова попало в топ событий прошлой недели. Напомним, что 21 сентября Адвокатская Палата Московской области приняла такое решение в связи с якобы имевшими место «нарушениями Труновым норм профессиональной этики». На самом деле адвокат просто поднял вопрос о «родимых пятнах» российской адвокатуры, в том числе и о коррупции в ней. Чтобы разобраться, кто и почему принял такое решение и, главное, будет ли хоть кому-нибудь от него польза, «Общая газета» встретилась с г-ном Труновым. Разговор получился интересным и местами даже неожиданным…
– Вы знали, что 21 сентября вас лишат статуса адвоката?
– Скажем так: решение Палаты было неожиданным. Почему? Да потому что, с юридической точки зрения, был целый ряд обстоятельств, которые не позволяли его вынести. Прежде всего, истекли сроки давности – за дисциплинарные нарушения адвокатов можно привлекать к ответственности в течение полугода. У нас прошло уже 7 месяцев. Поэтому у меня была уверенность, что уже этого основания будет достаточно. Не говоря уже о Конституции, гарантирующей свободу слова. Я, конечно, понимал, что все будет жёстко, но… надеялся на предупреждение.
– А в чем вы так провинились, что для принятия решения адвокатская Палата пошла даже на нарушение определенных норм?
– Меня фактически покарали за слова о проблемах адвокатуры, хотя я их озвучивал неоднократно. В частности, на одном из мероприятий в Администрации Президента. Но тогда они почему-то никого из руководителей адвокатских Палат не обидели. Фактически речь шла о глобальных проблемах адвокатского сообщества и о его руководстве, которое не намерено их решать. Если перечислять кратко – это широкие возможности для коррупции, несменяемость руководства Палатами, клановость, стратегическая ущербность самой матрицы, по которой сегодня работает сам институт адвокатуры.
– Вы вынесли сор из избы? А так не принято?
– Не принято. Мне об этом не раз говорили. Но тут есть несколько важных моментов, на которые обязательно надо обратить внимание. Первое: я поднимал вопросы не как адвокат, а как президент Союза адвокатов России, общественной организации, главная цель которой – общественный контроль за деятельностью руководства адвокатского сообщества. В том числе, за исполнением закона об адвокатской деятельности и распределением собираемых средств. То есть я выступал как публичный человек, стоящий во главе общественной общероссийской адвокатской структуры. Поэтому ни о какой применимости к данному выступлению Кодекса профессиональной этики речи идти не может. Ну подумайте сами, если я на дне рождения назвал пьяного сидящего напротив меня адвоката «негодяем», то это же не значит, что меня можно привлечь к ответственности! Или, например, я критикую другого адвоката как члена партии, которой я не симпатизирую. Это тоже не основание для того, чтобы пускать в дело дубину Кодекса профессиональной этики. Если бы речь шла о моем поведении в суде, отношении к клиентам, тогда – да. Но не в этом случае… Кстати, с целью исполнения общественных контрольных функций мы неоднократно просили допустить представителей Союза на адвокатские съезды. Нам всегда отказывали.
– И второе…?
– Есть и второе. Это системные проблемы российской адвокатуры, которые необходимо срочно решать. Проблемы ее несовершенства, если кратко. Например, вопрос коррупции – основной и болезненный вопрос для адвокатуры. Это тот главный камень преткновения, то, что обидело всех до глубины души. Нельзя было трогать его. А он увязан с несовершенством закона об Адвокатуре и со сроками пребывания руководства адвокатских Палат у власти, и с процедурой поступления в адвокатуру. Согласно закону, принятому в 2002 году, глава Палаты может занимать свой пост не более 2 сроков по 4 года. Но у нас остаются на 4 срока и больше – в совокупности. Например, в Подмосковье Алексей Галоганов возглавляет адвокатское сообщество области 28 лет, с 1988 года.
Вопрос с поступлением в адвокатуру крайне усложнен – тоже поле для мздаимства. Поступить, выполнив все формальности, крайне сложно, экзамен проваливают доктора юридических наук. Делайте, как говорится, выводы…
– А менять глав Палат надо просто для того, чтобы менять? Как у Портоса – «дерусь… потому, что дерусь»? Или есть серьезный практический смысл в частой ротации руководства палат?
– Понимаете, если человек 28 лет сидит в одном кресле, то он уже не совсем адвокат. Просто потому, что у него уже сложилась целая система других финансовых источников для существования. И с хорошими объемами. Та же подмосковная Палаты собирает до 70 миллионов рублей в год. Вопрос расходования средств четко не регламентирован – куда и как тратить. Туда трудоустраиваются родственники и дети – в некоторых Палатах до 40% это родственники Президента. Я сейчас говорю об общем положении дел, ведь такая ситуация в 60 Палатах по стране…
Эти люди уже срослись с судом, правоохранительным органами, вовсю работают личные связи и «телефонное» право. У них в руках беспредельная власть – они могут возбудить дисциплинарное производство по любым основаниям, как мы видим. И ты ничего не сможешь обжаловать в суде, ведь это общественная организация! О каком соблюдении закона и защите интересов рядовых граждан можно тут говорить…
– То есть, за решением 21 сентября стоит, по-вашему, эта «старая гвардия»?
– Да, речь идет о той части руководства адвокатского сообщества, которое уже абсолютно закоснело и не может меняться в соответствии с требованиями времени. Но на самом деле вопрос-то не во мне. Главное, что это решение будет иметь серьезные отложенные последствия. Адвокатура оставалась – хотя бы теоретически, как часть гражданского общества – неким гарантом прозрачности судопроизводства. И если теперь адвокатам, которые посмели озвучить нарушения закона или коррупционные проявления, будут затыкать рот, то это все равно, что загонять болезнь вглубь организма. Все равно когда-нибудь вылезет наружу.
– Неужели не понимают, что от этого хуже будет всем?
– Кто-то, наверное, понимает, кто-то – нет. Сегодня, допустим, есть запрос на то, чтобы закрыть рот адвокатам по политическим делам. Это касается тех дел, где адвокаты занимали активную позицию и транслировали позицию клиентов в СМИ, доводя нарушения закона, злоупотребления до общественности. Поэтому и устраивают такую показательную порку. Чтобы другие боялись и не смели.
Сейчас сидит адвокат в Архангельске или Хабаровске и думает: «Ничего себе… этот Трунов сказал известные всем вещи… И об этом говорить нельзя? Тогда промолчу». При этом мы знаем, что сегодня состязательного, равного судопроизводства в стране нет. У адвоката есть один важный рычаг – это свобода слова, СМИ, которые я, например, использую всегда. И когда ты говоришь, что здесь и здесь то-то и то-то грубо нарушено, то хотя бы появляется возможность восстановить настоящую картину происшедшего и исправить несправедливость. Если бы не публичность, то даже не знаю, выиграл бы я дела по Домодедову. То есть адвокат через СМИ показывает проблемы обществу – и всем становится неудобно. А если перекрыть и эти каналы, то… процент невиновно осужденных станет выше, а несправедливость в судах станет повсеместной.
– Мрачные перспективы. Кстати, вас же не впервые пытались лишить статуса? Особенно когда речь идет о громких делах?
– Да, я понимаю, что за случившимся стоят мои оппоненты по громким, финансово затратным и юридически ответственным делам, они и педалировали этот процесс. Такое действительно происходит не впервые – меня пытались лишить адвокатского статуса по делу Френкеля. Говорили о том, что у меня что-то не так с образованием. Понятно, что когда в юридическом процессе справиться со мной не получается, то включаются другие рычаги. Тогда целая бригада из МУРа выезжала в Краснодар, в университет, где я учился – допрашивали ректора, преподавателей… проверяли документы, но компромата не нашли. Потому что его просто в природе не существовало. Никто отчего-то не учитывал, что это было мое второе высшее, что мне зачли общеобразовательные дисциплины, что я сдавал предмет экстернатом и т.д. На тот момент я был кандидатом наук и доцентом.
По одному из дел меня даже избили в подъезде, причем это были оперативные сотрудники ФСБ. Я установил их имена, в итоге их выгнали с работы, правда, не привлекли к уголовной ответственности.
– То есть позитивный результат все-таки был. А вы можете привести пару примеров вот таких дел, когда ваша позиция сдвигала ситуацию с места? С именами или названиями?
– Я всегда говорю, что главное, зачем я все это делаю, это решение проблем и движение вперед. В громких процессах я участвовал из желания поменять что-то в этой жизни, устранить те пороки, которые проявляют себя системно. Результат потихоньку, но проявляется. Возьмем, к примеру, ситуацию с Межгосударственным авиационным комитетом (МАК). Ведь я, сделал публичной информацию по удивительному статусу этой организации. В которой сотрудники и члены их семей пожизненно(!) пользуются дипломатическим иммунитетом, получают бюджетное финансирование, сам МАК наделен статусом министерства, при этом отчетов никому не предоставляет, а его решения судебному обжалованию не подлежат и обязательны для всех. Это же бред! Обычная коммерческая организация, целью которой является зарабатывание денег, поставила себя в исключительное положение. А отсюда – и то, у нас происходит некачественное расследование катастроф. А происходит оно по одной схеме: во всем виноваты летчики. Почему так? Да потому что МАК сначала сертифицирует эти самолеты, а потом, по факту аварии, он же проводит центральное расследование и принимает обязательные для всех решения. Вот только наказывать некого, хотя, при другом положении дел, к ответственности надо было бы привлекать сотрудников МАК. Это устаревшая конструкция, которую надо менять, потому что она обходится всем нам большой кровью. И проблема сейчас уже, не без моей подачи, частично решается.
– Как и компенсации жертвам катастроф и терактов?
– Да. Это тоже та часть моей работы, которую, к сожалению, почти никогда не видно. Ведь как судят люди о деятельности адвоката Трунова? По тому, что прошло через СМИ. А там ведь тоже бывает разная подача… Вот и создается впечатление, что Трунов выступил в деле, засветился, попиарился. А о тех поправках к законопроектам, которые я предлагаю Думе, изменениях в законодательстве знает лишь узкая прослойка. Вот и все и видят лишь голый пиар, еще со времен взрывов на Каширке и улице Гурьянова. Но и тогда нам удалось достичь важного результата – ведь сначала помощь потерпевшим была на уровне 5 тысяч рублей. Уже затем сумму увеличили до 100 тысяч, теперь более 1 миллиона. То есть определенные плоды во всем этом есть. Громкое уголовное дело «ДТП на Ленинском», в котором погибли два известных врача, закончилось выигрышем в Конституционном Суде и обязанностью введения отдельной главы в УПК РФ.
– Не могу не спросить про ваше участие в «авиационных» делах…
– Для меня это очень важный сегмент моей работы. Не только в профессиональном, но и человеческом плане. К своим заслугам я отношу рост страхования ответственности перед жертвами авиакатастрофы более 2 миллионов руб. Сейчас добиваюсь, чтобы был введен международный уровень выплат, согласно Монреальской конвенции – 26 миллионов рублей. Это высокий уровень, который заставит компании обновлять парк самолетов, а не летать на старом хламе. Конечно, лишение статуса затруднит мою работу в этом направлении, о чем очень жалею.
– Почему?
– Потому что такие темы как авиакатастрофы, теракты, дела, связанные, например, с РЖД – когда «Сапсан» сбивал людей и монополия избегала ответственности – в связи с изменением моего статуса уйдут. И здесь, конечно, получается провал. Очень жалко людей, которые попадают в такие ситуации – ведь у нас налицо явный перекос. Государство дает оплачиваемого из бюджета защитника возможному насильнику и убийце, а родственникам погибших в терактах или катастрофах – нет. А кто защитит, тем более бесплатно, таких людей?
– В начале нашей беседы вы не раз говорили о стратегической важности независимой, прозрачной, современной профессиональной адвокатуры для развития всей страны. Как это понимать?
– Да очень просто. Вы знаете, какой процент рынка по обслуживанию бизнеса в России осуществляют сегодня российские адвокаты? Всего ДВА процента! 80% – за иностранными юридическими компаниями. Это и есть тот самый стратегический проигрыш, проигрыш с большими последствиями. Почему? Допустим, вашу компанию ведет иностранный юрист, который, очевидно, ориентирован не на вас. Если ваши юристы не контролируют инвестиции, международную торговлю и т.п., то в условиях глобализации это очень опасно. Те же США это понимают, а потому контролируют юридический бизнес во многих странах – Франции, России, государствах СНГ. Поймите, без сильных юристов, без сильной адвокатуры нельзя всерьез идти в рыночные отношения. Потому что если тебя ведет адвокат оппонента, то вопрос формулируется так: когда тебя посадят или когда ты потеряешь бизнес. Даже внутри страны, не говоря уже о какой-то экспансии российских компаний на зарубежных рынках. Мы не можем выйти на другие рынки без юристов, потому что нас сразу разденут. Это же элементарные вещи!
– По идее, адвокатские Палаты должны были бы гордиться тем, что вы поднимаете профессию на такой уровень?
– Думаю, что большинство коллег ко мне так и относится. Проблема в другом – в несовершенстве закона об адвокатуре и необходимости его изменения. Можно избавиться от меня, но ведь это проблемы не мои и, строго говоря, даже не адвокатуры! Это проблемы нашего общества в целом!