Вчера Тверской суд Москвы приступил к слушаниям по существу 24 исков пострадавших от теракта на Дубровке. Родственники бывших заложников "Норд-Оста", требующие компенсации морального и материального ущерба от московского правительства, рассказали о своих проблемах, вызванных терактом. Их слова и слезы впечатлили всех, кроме представителей московского правительства и судьи. За происходящим в зале суда наблюдала корреспондент Ъ” ОЛЬГА АЛЛЕМОВА.
Всего на данный момент в суд подан 61 иск, а требуемая от правительства Москвы сумма компенсации материального и морального ущерба превысила $59,7 млн.

Началось со скандала. В девять часов толпа журналистов забила тесный коридор перед залом суда, однако выяснилось, что без специальной аккредитации представителей СМИ в зал суда не пустят. Какая аккредитация! возмущенно закричали все. Процесс открытый! Вы не можете нам запретить присутствовать на процессе! У меня указание судьи не пускать без специальных документов, отчеканил судебный пристав, глядя в потолок. Это самовольничанье,прокомментировал уже из зала адвокат Игорь Трунов. Пресса имеет право здесь находиться. Значит, плохо дело, отозвался кто-то из истцов, занимающих места. Раз не хотят журналистов, значит, все уже определено. Оказалось, что специальным документом пристав назвал письмо из редакции с просьбой о разрешении освещать процесс из зала суда. Очевидно, судья решила умерить пыл журналистов и облегчить себе работу. Пока репортеры бесновались на пороге зала, один из фотокорреспондентов сделал несколько снимков. Приставы силой увели его оформлять административное нарушение. На шум вышла судья Марина Горбачева и повторила свои требования к журналистам. Но нужные письма оказались только у двух иностранных корреспондентов. Остальным пришлось подслушивать через всевозможные щели и периодически пытаться втиснуться в зал. Адвокаты сразу заявили отвод судье и попросили перенести дело в Мособлсуд, мотивируя это недоверием к городским судам, которые получают финансовую поддержку из горбюджета. Судья Горбачева ходатайство отклонила. Предложение адвокатов закончить дело мировой отклонили представители московского правительства, сославшись на то, что "правительство не располагает средствами для такого решения". Единственным ходатайством, удовлетворенным судом, стала просьба о переносе слушаний в более просторный зал: родственники заложников "Норд-Оста", среди которых была беременная женщина, жаловались на духоту. После перерыва нескольким репортерам удалось протиснуться в зал и встать за спинами истцов. "Только вы это устройство уберите, сказал пристав, указывая на диктофон. Судья запретила". Ходатайства адвокатов о ведении в зале аудио- и видеозаписи судья отклонила, сообщив, что "секретарь суда хорошо справляется со своими обязанностями". А ходатайство о проведении экспертизы, которая могла бы установить уровень моральных и физических страданий истцов, также как и ходатайство о привлечении в качестве свидетелей захвата заложников замминистра внутренних дел Васильева, врача Рошаля, депутатов Немцова и Хакамаду, корреспондентов НТВ, правозащитников, а также руководство департамента здравоохранения Москвы и министра здравоохранения РФ, оставила открытыми с последующим рассмотрением. Представители правительства Москвы высказались против вызова "громких" свидетелей, так как "они не могут сообщить суду каких-то важных обстоятельств". Скорее все го, эту точку зрения и примет суд после опроса свидетелей. Первой показания давала Ольга Миловидова; сна беременна, и ее решили отпустить раньше остальных. Ольга потеряла на "Норд-Осте" 14-летнюю дочь Нину. Она вспоминала 23 ноября, когда на спектакль отправились две ее дочери, вспоминала свою "непарниковую дочь, которая ходила в походы, занималась спортом и вот погибла в театре". Когда террористы решили отпустить маленьких детей и собрали их у сцены, то уйти разрешили только младшей дочери Ольги. Ее уводили, и она смотрела в глаза Нины, как будто старалась ее запомнить, сказала Ольга. Она до сих пор ждет, что сестра вернется. О смерти дочери Миловидовы узнали через два дня после штурма. У меня все эти три дня была связь с ней, сказала Ольга. Я как будто видела луч, связывающий нас, я чувствовала, что она меня слышит, я ее успокаивала. 26-го утром был штурм, а в десять утра я вдруг почувствовала, что этот луч оборвался. Я все поняла, но боялась верить. В штабе нам говорили, что все дети живы, и мы верили, мы были измотаны и цеплялись за любое слово. Два дня мы искали дочь по больницам. 28-го вечером друзья привезли ее тело из морга. А что вы чувствовали все эти дни? Вы ели, спали? спросила адвокат Людмила Трунова. Я не спала и не ела, сказала Ольга. Я не хотела разговаривать, а потом, после всего, меня повели к психологу, и он мне сказал: "Разожмите кулак", и я не смогла разжать. Что означает эта потеря для вашей семьи? спросила адвокат. Кем была для вас дочь? Я не знаю… Она была мне подругой, я с ней советовалась, как со взрослым человеком. Это была цельная, сильная личность. Два месяца, когда я тяжел о болела, весь дом был на ней, тогда девятилетней. Мои младшие сын и дочь плачут, потому что она не возвращается к ним. Что для меня значит смерть моего ребенка? Я до сих пор не понимаю, что ее нет. Нам дали путевки, мы ездили отдыхать, потому что мне нужно было помочь младшим детям привыкнуть к этой смерти, но мы так и не привыкли. После вопросов адвокатов женщина, казавшаяся особенно измученной, покинула зал. Ее место заняла Людмила Рыбачок из Сергиева Посада. Ее 23-летний сын Павел на Дубровку попал случайно: кто-то из знакомых не смог поехать в Москву и предложил билет на мюзикл Павлу. Родители узнали о захвате из теленовостей и бросились в Москву. Три дня провели они в штабе по оказанию психологической помощи, где находились все родственники заложников 26-го рано утром мы услышали первый хлопок и выскочили на улицу, вспоминает Людмила.- Нам сказали, что все будет хорошо, но мы чувствовали, что началось. Все было оцеплено. Я три часа провисела на заборе, просила у солдат спасти Павлика. Потом пришел Шанцев и сказал, что операция прошла успешно, что все живы. Зал зааплодировал, все вздохнули. Но в списках нашего сына не оказалось. Потом сказали, что погибло 69. Потом 100… К вечеру 26-го я уже видела в штабе много людей, которые жались по углам, они уже не верили ни во что. Мы оставались там до последнего. Друзья ездили в больницы, а мы ждали: вот-вот сообщат, что сына нашли. 27-го вечером друзья позвонили и сказали, что нашли в морге. Муж не разрешал мне ехать, но я должна была видеть своими глазами, чтобы поверить. Ввезли каталку, я увидела руки из-под простыни. Мне уже не на до было смотреть дальше, я его узнала. Людмила заплакала. -Вы знаете, он был такой талантливый, он закончил медицинскую академию, его так хвалили, такой мальчик это подарок судьбы, и его у меня отняли. Мне не нужны эти деньги -крикнула она представителю московского правительства. – Верните мне сына, я все отдам я в подвале жить буду, верните Вы пишете, он погиб в результате спецоперации. А мы видели автобусы, где люди вповалку лежали на полу их тогда уже похоронили всех, а еще могли спасти!