Вчера в Тверском суде продолжились слушания исков потерпевших от теракта на Дубровке к правительству Москвы. Истцы, утверждающие, что московские власти оказывают давление на суд и на истцов, вторично заявили отвод судье, но та его не приняла. Давление, по мнению адвоката потерпевших Игоря Трунова, оказывается и на самого адвоката: вчера его вызывали в прокуратуру на допрос. О том, что слушания начнутся в понедельник после обеда, суд поставил в известность адвокатов потерпевших еще в пятницу. По крайней мере, так утверждает один из адвокатов Игорь Трунов. А в субботу господин Трунов получил повестку из прокуратуры Москвы, которая гласила, что в понедельник утром он должен явиться для дачи показаний о полученной адвокатом видеозаписи теракта (о наличии у него видеокассеты с записью того, что происходило в театральном центре "Норд-Оста", адвокат Трунов сообщил журналистам несколько дней назад). По мнению адвоката, судья заранее знала, что допрос займет первую половину дня, поэтому слушания были перенесены на 14 часов. В самой же прокуратуре от адвоката ничего не добились отвечать на вопросы он отказался. "Я провел там полтора часа, и все свелось к тому, чтобы я подписал протоколы допроса, но я отказался, потому что это означает прекращение моего участия в процессе, сообщил господин Трунов журналистам. Соответственно, и на вопросы я не отвечал по тем же причинам". Дело в том, что по российскому законодательству допрос адвоката переводит последнего в разряд свидетелей, что автоматически исключает его из процесса. Именно этого, по мнению господина Трунова, и добиваются в прокуратуре: "Они знали, что нарушают закон, и все-таки вызвали меня на допрос. А закон Об адвокатской деятельности и адвокатуре РФ” гарантирует независимость адвоката и запрещает следственным органам требовать у него конкретные сведения, касающиеся дела, в котором он учас’11 Вопрос и, ставший поводом для вызова адвоката в прокуратуру, по мнению господина Трунова, был всего лишь формальностью. Между тем в прокуратуре Москвы в тот же день сообщили, что “прокуратуру заинтересовало сообщение об имеющейся у адвоката видеокассете, неизвестной следствию", в связи с чем и была отправлена повестка, и что следствие найдет другие способы получить информацию о данной видеозаписи, не связанные с допросом адвоката. По словам адвоката Трунова, "на кассете нет ничего особенного террористы, заложники, туалет и очереди в туалет". Кассета; как стало известно Ъ”, попала к адвокату случайно. Один из заложников пришел на "Норд-Ост" с видеокамерой, а после захвата камеру с кассетой у него отобрали террористы, которые периодически записывали все, что происходило в зале. Потом видеокамеру среди прочих вещей отдали уцелевшему владельцу, который неожиданно обнаружил в ней кассету с записью, которую и передал адвокату Трунову. Так что наличие кассеты у адвоката всего лишь досадное упущение следователей. Делиться же полученной информацией со следствием адвокат не намерен: "Прежде всего кассету должен просмотреть Тверской суд в качестве доказательства физических и моральных страданий заложников, а впоследствии Московская прокуратура может истребовать ее из суда и приобщить к уголовному делу по теракту на Дубровке". К14 часам адвокат, поделившись с журналистами своим возмущением по поводу нарушения закона прокуратурой Москвы, вернулся в зал суда. Здесь не менее возмущенные истцы обсуждали воскресный эфир канала ТВЦ, где председатель Мосгордумы Платонов упрекнул родственников погибших заложников в мародерстве и в том, что они "залезают в карман к пенсионерам". С самого начала истица Ирина Храмцова заявила очередной отвод судье Марине Горбачевой, заявив, что не верит в беспристрастность суда и что заинтересованность суда в определенном исходе дела очевидна. Судья после короткого перерыва в отводе отказала, сославшись на статьи УПК и на субъективность истицы. Ирина Храмцова рассказала о своем отце Федоре Храмцове, музыканте оркестра "Норд-Оста", погибшем во время штурма. "Отец стал прощаться с нами с первых разговоров по телефону, сказала она. Мы сначала не могли даже пройти в штаб, потому что нам подавали номерки, а потом все время находились там, пили горстями таблетки, которые нам давали врачи, устраивали митинги, которые нам запрещали. Все это время к нам приходил доктор Рошаль и говорил, как там страшно, какой ужас там висит и как дети не понимают, что происходит. Потом раздались выстрелы, пришел Шанцев и сказал, что все живы. Только к вечеру стало ясно, что есть погибшие. Рядом со мной в штабе была женщина, у нее в заложниках был 14-летний сын. Так вот, после штурма пришел какой-то чиновник, стал всех успокаивать. Она бросилась к нему, а он: Да не волнуйтесь, там погиб всего один мальчик лет четырнадцати”. Так эта женщина тут и сползла на пол. Отца мы нашли только вечером 27-го. Все это время нам давали ложные телефоны горячей линии”, мы звонили и попадали в квартиры, в больницах нас просто посылали, в Склифе, например, сказали: Вам что, делать не чего? Перестаньте сюда звонить”. А ведь отца в морг отвезли из 13-й больницы, но и там нам ничего не сказали. Мы его нашли в морге, он весь был в синих пятнах. При нем был пропуск в театр, с фотографией, фамилией и должностью. Если бы кто-то удосужился нам сообщить, мы в первый же день узнали о его смерти. Мои племянники постоянно ходят по комнатам и спрашивают: А где Федя? Когда он придет?” Мама первое время ходила как слепая, натыкалась на стены, сшибала углы. Она теперь не ездит в метро, потому что боится. И я всего боюсь. В Новый год друзья звали меня на Красную площадь, а я подумала: вдруг что-то взорвут, и не поехала". Жена Федора Храмцова Валентина тоже рассказывала о своих страхах: "Мы живем на пороховой бочке, и любой из нас может оказаться в такой ситуации. Мне страшно все: метро, рынки, магазины. И мы эти иски подали для того, чтобы кто-то начал заботиться о нас, гражданах этой страны. Чтобы чиновники поняли, что чиновник это не привилегия, это тяжелая обязанность нести ответственность за чужие жизни. Мы ни к кому не залезаем в карман! Три тысячи долларов это смешные деньги за человеческую жизнь. Это цена автомобиля или хорошего породистого щенка. Разве можно вот так оценить жизнь россиянина?" Пенсионерка Валентина Фролова, потерявшая при штурме сына и невестку, была одной из первых, подавших иск к московскому правительству. Вместе с мужем-инвалидом она воспитывает теперь двух маленьких внуков. Евгений и Вера Фроловы много работали, чтобы построить дом и дать детям образование. Времени на себя у них не было. И когда супруги решили пойти в театр, Валентина обрадовалась. Забрала внуков на время, а вышло, что навсегда. "И дом они построили, и посадили много деревьев, и родили сыновей, а вот вырастить их не смогли, плача, сказала Валентина Фролова суду Как я буду их растить, как я объясню им, почему погибли их родители? Мы, конечно, наивные и думали, что ради наших детей и войну в Чечне остановят, и войска выведут. Мы даже обсуждали, как это можно сделать понарошку, только для террористов. Но после выступления Путина стало ясно, что ничего не будет. Тогда стало страшно. От бессилия просто сердце разрывалось. Я молилась Богу, хоть и была неверующим человеком. Детей нашли только 28-го, друзья Жени и Веры объездили все морги. Они были в тонких майках, потому что свитера отдали детям в зале. Они были молодыми и сильными, они ничем не болели. В медзаключении говорится, что умерли они от сердечно-сосудистой недостаточности и отека мозга. Но Вера поступила в госпиталь только в 7.40, а Женя в 8 часов. Между отравлением и медицинской помощью прошло два часа, о каком спасении можно говорить? И где они были это время? Если правда, что на тротуаре, то это преступление. Я считаю, что наши дети погибли из-за плохой организации спасательных работ. Я обвиняю не только московские власти, но и государство. Мы с мужем вырастили для государства трех сыновей защитников, и вот с чем пришли к старости слезы, отчаяние, горе. Я считаю, что заложники погибли на войне. На войне с Чечней. И государство вообще обязано нам пожизненную пенсию и льготы". Вас назвали мародерами, обратился к госпоже Фроловой адвокат. Объясните суду, зачем вам нужны эти деньги. Ой, вздохнула женщина. Если бы они хоть на секунду оказались на нашем месте, они бы не посмели так… Для чего мне нужны деньги? Детей нужно поднимать. Мы поклялись перед гробом детей вырастить внуков порядочными людьми, но сможем ли мы это сделать, не знаю.