Краткий комментарий Г.М. Резника к Постановлению пленума ВС РФ №3 от 25.02.05 О судебной практике по делам о защите чести и достоинства граждан, а также деловой репутации граждан и юр. лиц

КРАТКИЙ КОММЕНТАРИЙ К ПОСТАНОВЛЕНИЮ

ЧТО СКАЗАЛ И ЧЕГО НЕ СКАЗАЛ,
ХОТЯ ДОЛЖЕН БЫЛ СКАЗАТЬ
ПЛЕНУМ

Этого постановления Пленума заждались. Получение Россией официального статуса Члена Совета Европы (1996 г.) и последующая ратификация Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод (1998г.) открыла широкий доступ к постановлениям Европейского суда по правам человека (ЕСПЧ) и становилось все яснее, что практика рассмотрения дел о защите чести, достоинства и деловой репутации российскими судами существенно расходится с европейскими стандартами. Приведения отечественной судебной практики в соответствие с практикой ЕСПЧ по применению ст. 10 Конвенции все настойчивей требовало журналистское сообщество и ученые-правоведы.
Задача, стоящая перед национальными судами – постоянно подчеркивает в своих решениях ЕСПЧ – обеспечить должный баланс между свободой самовыражения и защитой иных социальных интересов, в частности, репутации и прав других лиц. При этом свобода самовыражения, включающая свободу мнений, свободу получать и распространять информацию и идеи без вмешательства государственных органов и независимо от государственных границ, рассматривается как базовая ценность, основа основ демократии, а охрана иных интересов как вмешательство государства в эту свободу, ее законное ограничение. Правовая позиция ЕСПЧ при рассмотрении жалоб на решения национальных судов, ограничивших свободу самовыражения санкциями за диффамацию (опорочение репутации), состоит в следующем: недостаточно, чтобы цели ограничения свободы самовыражения были предусмотрены законом, надо всегда определять, насколько в каждом конкретном случае вмешательство в реализацию этой свободы необходимо в демократическом обществе.
Пленум с полным основанием, пусть и запоздало, отметил, что в связи с ратификацией Российской Федерацией Конвенции о защите прав человека и основных свобод и Протоколов к ней в судебной практике возникли неясные вопросы, требующие разрешения, и разъяснил судам необходимость руководствоваться не только нормами российского законодательства, но и учитывать правовую позицию ЕСПЧ, выраженную в его постановлениях и касающуюся вопросов применения данной Конвенции.
ЕСПЧ выработал несколько критериев оправданности законного вмешательства в осуществление свободы самовыражения. Главный состоит в разграничении утверждений о фактах и оценочных суждений, которые нельзя проверить на соответствие действительности. Пленум в данном постановлении впервые с полной определенностью, внятно заявил о необходимости следовать таком критерию. Хотя в судебной практике последнее время стали появляться отдельные решения, основанные на различии фактов и оценок, превратиться в устойчивую закономерность им препятствовало крайне неудачное определение Судебной коллегии по гражданским делам Верховного суда РФ (Бюллетень ВС РФ, 1997, № 6, с. 8 -9): в нем по существу занята позиция об опровержимости мнений. Сейчас это препятствие ликвидировано.
Вместе с тем, разграничение фактов и оценок на практике представляет большую сложность. Поэтому было бы полезно ориентировать судей на учет параметров, позволяющих определить характер высказывания (цель и жанр публикации, рубрика, место в общей структуре данного СМИ, более широкий социальный контекст, позволяющий определить смысл сказанного). Такие предложения вносились при обсуждении проекта постановления, но в окончательный текст не вошли.
ЕСПЧ считает, что защита журналиста от диффамационного иска не должна пониматься как доказывание абсолютно точного, буквального соответствия распространенных сведений действительности. В постановлении по делу Де Аэс и Жи-зельс против Бельгии (24 февраля 1997 г.) Суд указал, что "свобода журналистов включает обращение к некоторой дозе преувеличения и даже провокации". В особенности это относится к так называемым публичным фигурам (высокопоставленным правительственным чиновникам, политикам, лидерам общественных движений). Прецедент дела "Лингенс против Австрии" (8 июля 1986г.) установил, что "пределы приемлемой критики шире в отношении политического деятеля, чем в отношении частного лица. В отличие от частного лица, политический деятель неизбежно и сознательно отдает себя на суд в отношении каждого своего слова и действия как журналистов, так и широкой публики".
Можно считать, что Пленум ориентировал суды на учет этого критерия, указав со ссылкой на Декларацию о свободе политической дискуссии, принятую Комитетом Министров Совета Европы, что политические и государственные деятели открыты для политической дискуссии и критики в СМИ.
Ряд нужных для обеспечения единообразия судебной практики разъяснений даны Пленумом по вопросу о том, какие сведения не подлежат опровержению в порядке ст. 152 ГК.
Адвокатам особенно следует обратить внимание на п.7 Постановления, в котором указано на недопустимость рассмотрения в исковом порядке сведений, содержащихся не только в решениях и приговорах, постановлениях органов предварительного следствия (об этом сказано и в Постановлении 1992 г.) но и "других процессуальных документах". Известны случаи, когда с исками о защите чести и достоинства к адвокатам обращались следователи и оперативные работники, требуя опровержения сведений, содержащихся в ходатайствах и жалобах, подаваемых в рамках уголовного судопроизводства, а суды такие исковые заявления принимали и удовлетворяли.
Наблюдались на практике и случаи, когда после завершения производства по гражданскому делу, в суд поступали иски к свидетелям или одной из сторон с требованием опровержения сведений, содержавшихся в показаниях и объяснениях. Суды опять же принимали такие иски и рассматривали их.
Разъяснения Пленума о том, что такого рода иски по существу означают требование повторной оценки или переоценки сведений, уже оцененных судом ранее при вынесении решения, исключат принятие к рассмотрению подобных исковых заявлений.
Верным представляется разъяснение о том, что обращения граждан с личными заявлениями в государственные органы и органы местного самоуправления, которые в пределах своей компетенции обязаны рассматривать эти обращения и принимать по ним решения, являются реализацией конституционного права (ст. 33 Конституции РФ) и не могут в случае неподтверждения считаться распространением не соответствующих действительности порочащих сведений.
Но вызывает вопросы следующая за этим оговорка, что "такие требования могут быть удовлетворены лишь в случае, если при рассмотрении дела суд установит, что обращение в указанные органы не имело под собой никаких оснований и продиктовано не намерением исполнить свой гражданский долг или защитить права и охраняемые законом интересы, а исключительно намерением причинить вред другому лицу, то есть имело место злоупотребление правом". Применительно к распространению порочащих сведений злоупотребление правом есть заведомая ложь, т.е. деяние преступное. При обращении в правоохранительные органы с заявлением о преступлении – именно оно приводится в Постановлении в качестве примера – имеет место заведомо ложный донос. Он относится к преступлениям, составляющим уголовные дела публичного обвинения, которые не требуют для возбуждения и расследования заявления потерпевшего. При установлении заведомой ложности доноса лицо привлекается к, уголовной ответственности. В случае отказа в возбуждении уголовного дела или его прекращении, установление злоупотребления правом, т.е. той же заведомой лжи, в порядке ст.152 ГК абсолютно исключается. Сложнее ситуация с неподтвержденным обращением не в правоохранительные, а в иные государственные органы. Здесь лицу, которое считает себя опороченным, принадлежит выбор: подать в уголовный суд заявление о клевете, либо обратиться в гражданский с иском о защите чести. Если следовать вышеприведенному разъяснению, суд должен удовлетворить иск, только установив злоупотребление конституционным правом на обращение в государственные органы и органы местного самоуправления. Но бремя доказывания злоупотреб-ления правом в виде намерения исключительно причинить вред (заведомой лжи) будет лежать на истце. Не говоря уже о том, что требование установления умысла не вписывается в нынешнюю конструкцию нормы об опорочении чести, достоинства и деловой репутации – деликта, признаваемого ГПК невиновным правонарушением, суд, следуя разъяснению Пленума, должен будет отказать в иске при порочащем и не соответствующем действительности характере сведений, если истец не докажет наличия умысла ответчика. Иначе говоря, гражданский иск о защите чести по сути будет рассматриваться как заявление о клевете. Анализируемое разъяснение заставляет задуматься об обоснованности отнесения диффамации к категории невиновных правонарушений, но эта проблема требует более обстоятельного рассмотрения.
По вопросу распределения обязанности доказываниям в делах данной категории Пленум дал более точное разъяснение, чем в предыдущем постановлении: истец обязан доказать не только факт распространения сведений лицом, к которому предъявлен иск, но и их порочащий характер.
Правильно разрешен Пленумом вопрос о форме опровержения порочащих и не соответствующих действительности сведений: опровержение, распространенное в СМИ может быть облечено в форму сообщения о принятом по данному делу решении, включая публикацию текста судебного решения. Конституция РФ воспрещает принуждать к выражению своих мнений и убеждений или отказу от них. Гносеологически всякое суждение о событии, очевидцем которого человек не был, представляет собой мнение, ибо основано на оценке полученной им информации. Утверждение о факте отличается от предположения только степенью нашей уверенности. Утверждать – значит быть убежденным в том, что факты действительно имели место, а убеждение есть не что иное как твердое мнение (Большой толковый словарь русского. С.-Птб., 1998, с. 1362). Выше отмечалась трудность отграничения утверждений о факте и оценочных суждений. Суд может разойтись с ответчиком в оценке доказательств, посчитать утверждением о факте высказывание, которое журналист считает оценочным суждением; наконец, СМИ может проиграть дело, отказавшись раскрыть источник информации, которому полностью доверяет. В таких случаях принуждать СМИ делать опровержение от своего имени, тем более извиняться, значит нарушать Конституцию.
К сожалению, не столь удачно разрешен в Постановлении вопрос об опорочении деловой репутации. Пленум отверг точку зрения, утвердившуюся в правовой теории и нашедшую выход в судебную практику, о том, что это понятие в гражданско-правовом смысле применимо к физическим и юридическим лицам только при их участии в деловом обороте, отождествив деловую репутацию с понятиями "честь мундира" и "общественный престиж". Представляется, что такое толкование противоречит самой сути гражданско-правового регулирования. В ГК говорится об обычаях делового оборота (ст. 51), "деловых отношениях сторон" (ст. 438), "деловых связях" (ст. 1042). Закон "О конкуренции и ограничении монополистической деятельности на товарных рынках" (п. 1 ст. 10) определяет суть нарушения деловой репутации как распространение ложных, неточных или искаженных сведений, способных причинить убытки хозяйствующему субъекту.
В соответствии с действующим законодательством деловая репутация в случае ее наличия подлежит отражению в бухгалтерской отчетности организации в качестве нематериального актива. К отношениям, основанным на властном подчинении, гражданское законодательство не применяется (ч. 3 ст. 2 ГК). Однако, с учетом разъяснения Пленума, в качестве истцов, отстаивающих свою "деловую репутацию", в судах общей юрисдикции будут по-прежнему фигурировать органы исполнительной и законодательной власти, суд, прокуратура, ФСБ, МВД и т. п.
Распространил Пленум на юридических лиц и понятие морального вреда, определяемое в ст. 151 ГК как физические и нравственные страдания. Высший Арбитражные суды пока занимают по данному вопросу противоположную позицию, отказывая юридическим лицам в компенсации морального вреда. Правда, не исключено, что она будет пересмотрена. Во всяком случае, недавно Московский арбитражный суд удовлетворил иск Альфа-банка к газете "Коммерсант" о компенсации неимущественного вреда, назвав его не моральным, а репута-ционным. Предложение о необходимости предусмотреть в гражданском законодательстве право юридического лица, участвующего в деловом обороте, на компенсацию репутационного вреда высказано в юридической литературе. Но сейчас такой нормы в ГК нет, а свое расширительное толкование ст. 151 ГК Пленум в Постановлении обосновал, сославшись на ч. 7 ст. 152 ГК, которая со ст. 151 не согласуется.